День тянулся медленно. Мне снова пришлось натянуть на голову галабейю, и потому я ничего не видел. Делать было нечего, разве что лежать, думать, строить планы да давать волю своей фантазии.

Через несколько часов я услышал низкий вибрирующий гул и перепугался. Я не представлял себе, что бы это могло быть, и подумал, что у меня в ушах звенит. Однако гул не утихал, он даже становился все громче.

— Вы слышите, о шейх? — спросил я.

— Да, племянник мой. Это пустяки.

Теперь я был уверен, что это завывание приближающегося самолета или вертолета. Хорошая это новость или нет? Звук становился все громче, пока не дошел чуть ли не до визга. Я не мог встать, не мог ничего увидеть, потому я высунул из песка руки и стянул с головы галабейю.

Вокруг ничего не было. Жужжание было такое, что вертолет должен был бы висеть прямо у нас над головами, но голубое небо было пустым.

— Что это? — озадаченно спросил я.

— Это, о мудрый, знаменитые «поющие пески». Мало кому удается это услышать.

— Эти звуки издавал песок? Он же ревел, как двигатель!

— Говорят, эти звуки получаются, когда один слой песка скользит по другому, вот и все.

Я чувствовал себя полнейшим дураком из-за того, что всполошился из-за какого-то жужжания, которое издавала песчаная дюна. Однако Папа и не думал смеяться надо мной, и я был ему за это благодарен. Я снова зарылся в песок и сказал себе, что не следует быть таким идиотом.

Около пяти мы вылезли из наших песчаных постелей и приготовились к ночным трудам. Мы помолились, выпили солоноватой воды и снова пошли на запад. После получаса ходьбы у меня возникла блестящая идея. Я вынул свои модики и вставил тот, который блокирует чувство жажды. И сразу же почувствовал прилив бодрости. Это была опасная иллюзия, поскольку тело мое теряло воду с прежней скоростью. И все же теперь я чувствовал, что могу идти дальше без воды, и отдал свою флягу Папе.

— Я не могу принять ее от тебя, племянник, — сказал он.

— Можете, о шейх, — сказал я. — Эта штучка не даст мне страдать от жажды ровно столько, сколько вам поможет продержаться эта фляга. Сами понимаете, если мы вскоре не найдем воду, мы умрем оба.

— Это верно, мой дорогой, но…

— Идемте дальше, дедушка, — ответил я.

Солнце садилось, и воздух начал остывать. Чуть позже мы остановились передохнуть и помолиться. Папа допил воду из одной фляги. Затем мы снова двинулись в путь.

Я начал чувствовать зверский голод и осознал, что, если не считать жалких фиников Байт Табити, последний раз я ел сорок восемь часов назад во дворце у эмира. Хорошо, что у меня был еще и модик, блокирующий чувство голода. Я вставил и его, и голодные колики в моем желудке утихли. Я понимал, что Папа, наверное, умирает с голоду, но с этим я поделать ничего не мог. Я выбросил из головы все мысли, кроме той, как пройти через всю Пустую четверть.

Раз, забравшись на гребень высокой дюны, я обернулся и посмотрел назад. В бледном свете луны мне показалось, что за дальней дюной поднимается облако пыли. Я взмолился, чтобы это не оказалось погоней. Я хотел было показать это Фридландер-Бею, но не смог снова обнаружить облака. Может быть, оно мне почудилось. Обширная пустыня — самое место для галлюцинаций.

После второго часа ходьбы нам пришлось отдохнуть. Искаженное лицо Папы осунулось. Он открыл вторую флягу и осушил ее. Больше воды у нас не было. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга.