— Пусть длится твой пир вечно, о эмир! — сказал Папа.

— Благодарю вас, о мудрый, — ответил шейх Махали. — Неужели вы нас покидаете?

— Уже за полночь, а я стар. После моего ухода вы, молодые, сможете повеселиться по-настоящему.

Эмир рассмеялся:

— Вы уносите с собой нашу любовь, о шейх. — Он наклонился и расцеловал Фридландер-Бея в обе щеки. — Идите с миром.

— Да продлит Аллах ваши дни, — ответил Папа.

Шейх Махали повернулся ко мне.

— Киф у басат! — сказал он. Это означает: «Доброго здоровья и радости», и вкратце выражает отношение города к жизни.

— Благодарим вас за гостеприимство, — сказал я, — и за честь, которую вы нам оказали.

Казалось, эмир доволен моими словами.

— Да благословит вас Аллах, молодой человек, — сказал он.

— Да будет с вами мир, о эмир.

Мы отступили на несколько шагов, затем повернулись и вышли в ночь.

Эмир и прочие гости надарили мне целую кучу подарков. Они все еще лежали для всеобщего осмотрения в зале. На следующий день их соберут и передадут Фридландер-Бею. Когда мы с Папой вышли в теплый ночной воздух, я чувствовал себя вполне сытым и довольным. Мы снова прошли по садам, и я восхищался заботливо ухоженными деревьями и их мерцающими отражениями в пруду. Над водой раздавался тихий смех, я слышал шум фонтанов, но больше ничто не тревожило ночной тишины.

Лимузин Папы стоял в гараже шейха Махали. Мы уже пересекали поросший травой двор, когда вспыхнули фары. Старинная машина — одна из немногих в городе, с двигателями внутреннего сгорания — медленно подъехала к нам. Стекло водителя медленно скользнуло вниз, и я с удивлением увидел, что за рулем сидит не Тарик, а Хаджар, нечистый на руку лейтенант полиции, заведовавший делами в Будайине.

— В машину, — сказал он. — Оба.

Я посмотрел на Фридландер-Бея. Тот лишь пожал плечами. Мы сели. Хаджар, видимо, думал, что мы у него под контролем. Папа с виду ничуть не был взволнован, хотя напротив нас на откидном сиденье устроился здоровенный тип с иглометом.

— Что все это значит, Хаджар?

— Я беру вас обоих под стражу, — сказал коп. Он нажал кнопку, и между ним и пассажирским салоном поднялось стекло. Папа и я остались наедине с головорезом, который, видимо, не был склонен к разговорам.

— Спокойно, — сказал Папа.

— Разве это не рука Абу Адиля? — спросил я.

— Возможно. — Он пожал плечами. — Все разъяснится, если на то будет воля Аллаха.

Я не мог унять раздражения — терпеть не мог быть беспомощным. Фридландер-Бей был пленником в собственном лимузине, в руках копа, который получал деньги и от Отца, и от его главного соперника, Реда Абу Адиля! Мне свело внутренности. В течение нескольких минут я повторял, какие именно разумные и героические действия должен буду предпринять, когда Хаджар снова выпустит нас. Затем, пока машина мчалась по извилистым узким улочкам города, я попытался найти какой-нибудь ключ к происходившему.

Вскоре боль в животе стала по-настоящему сильной, и я пожалел, что не взял с собой аптечки. Папа предупредил меня, что принести в дом к эмиру аптечку будет серьезным нарушением этикета. Вот чего стоит мне респектабельность. Меня похитили, и малейшее неудобство причиняло мне страдания.

В кармане моей галабейи был небольшой набор модиков. Один из них делал великое дело — блокировал боль, но мне не хотелось бы узнать, что сделает этот бандюга, если я попытаюсь залезть в карман. И я не стал бы счастливее, если бы услышал, что дела вскоре пойдут еще хуже, прежде чем все повернется к лучшему.