Я задумчиво пожевал губу.

— Ты действительно считаешь, что готов покинуть эти стены? Ты достаточно узнал, чтобы защититься от хорошо одетых городских волков?

Молодой человек пожал плечами:

— Возможно, я не знаю, как уберечься от неприятностей, но у меня есть право узнать все самому.

Внезапно меня осенило.

— Ты говоришь, тебе нужны деньги. Не согласишься ли ты сделать для меня кое-какую работу? Раз в неделю тебе будут платить умеренную плату. Я позабочусь об этом.

Бен-Турки выкатил на меня глаза.

— Конечно, о шейх, — сказал он дрожащим голосом. — Благодарю тебя за эту возможность.

— Но ты еще не знаешь, о чем я прошу, — мрачно сказал я. — Помнишь историю о том, как нас похитили и увезли в Руб-аль-Хали?

— Да, о шейх.

— Помнишь, как я говорил о неоправданной жестокости сержанта в городе Наджран? Как он ни за что ни про что избил старого шейха?

— Да, о шейх.

Я открыл ящик стола, вынул оттуда билет на суборбиталку и придвинул к бен-Турки.

— Так вот, — сказал я. — Сержанта зовут аль-Бишах. Утром можешь отправляться.

Вот и все.

Индихар закрыла рот рукой.

— Марид! — воскликнула она.

Она догадалась, на какое дело я посылаю молодого человека, и явно была потрясена.

Бен-Турки немного помедлил, затем взял билет.

— Хорошо, — сказал я. — Когда ты вернешься, тебя будут ждать пять тысяч киамов и недельное жалованье в две тысячи киамов. На эти деньги ты сможешь снять дом или квартиру и жить как пожелаешь, но мы с Фридландер-Беем будем всегда тебе благодарны.

— Для меня это дороже любых денег, — прошептал бен-Турки.

— Индихар, — сказал я. — Не возьмешь ли нашего юного друга под свое крыло? Помоги ему подыскать жилье и посоветуй, как сберечь деньги. — Буду счастлива, муж, — сказала она.

На лице ее была написана тревога. Она еще не видела настоящего меня.

— Благодарю вас обоих, — сказал я. — Теперь мне нужно поработать.

— Доброго тебе дня, муж, — сказала Индихар, вставая.

— Спасибо тебе, шейх, — сказал бен-Турки.

Я сделал вид, что погружен в чтение каких-то бумажек, и они тихонько ушли. Меня трясло, как новорожденного ягненка. Я ведь тоже еще не видел настоящего себя.

Я подождал пять минут, десять минут. Я ожидал вспышки праведного негодования в своей душе, но оно не приходило. Одна часть моего рассудка беспристрастно судила меня, и то, что открывалось, не приносило спокойствия. Похоже, я вовсе не испытывал угрызений совести, посылая людей выполнять жестокие поручения. Я пытался вызвать в себе хоть какое-то чувство печали, но ничего не вышло. Тут не чём было особенно гордиться, и я решил, что не буду никому об этом рассказывать. Как и Фридландер-Бей, я научился уживаться с «надо».

Я вышел из программы, и экран монитора погас. Я начал строить планы насчет обеда. Мне нужно было повидать Жака, прежде чем я вернусь домой, но я не хотел бы напороться на Махмуда или Саида. Я знал, что они, скорее всего, сидят в патио кафе «Солас», треплются и играют в карты. Внезапно я подумал, что как раз это мне и нужно. Я вызвал Кмузу и сказал ему, чтобы он отвез меня в Будайин. Он молча кивнул и пошел к «вестфаль»-седану.

Мы припарковались на бульваре аль-Джамаль и пошли к восточным воротам. Улица была забита туристами, которые вскоре пожалеют, что не вняли совету управляющего отелем держаться подальше от квартала, огороженного стенами.