– Можешь гадать сколько угодно, я не собираюсь с тобой откровенничать. – Серина встала и тут же, охнув, закусила губу от боли в ноге. У нее потемнело в глазах, но она быстро справилась с собой, как справилась и с горем, которое на нее навалилось.

В спешке и суматохе последних событий печаль ее отошла на второй план, но Серина боялась, что горе может вновь навалиться на нее. Вот уже и сердце мучительно заныло. Нет, она не станет плакать. Ни за что не станет. Слез не осталось. Она стиснула зубы, чтобы не дать пролиться слезам.

Наклонившись, она собрала с пола измятую одежду. Подол платья был испачкан, простеганная нижняя юбка на кринолине порвалась и напоминала теперь растерзанную подушку.

Прижав к груди лохмотья, бывшие еще вчера элегантным платьем, она смущенно осведомилась:

– Где я могу умыться и одеться?

Он кивнул в угол, где на столике стояли кувшин и тазик с водой. Она окинула скептическим взглядом умывальные принадлежности.

– Мне необходим дорожный сундучок. Он остался в карете. – Серина солгала, но эта ложь придавала ей респектабельности.

– Боюсь, тебе придется довольствоваться гребнем и кожаным шнурком для волос. Сундучок давно уже в Лондоне.

Серина зажмурилась, чтобы взять себя в руки. Она не станет жаловаться на судьбу, хотя действительность оказалась ужаснее самых страшных снов.

Главное – она осталась жива. Впрочем это слабое утешение. Если Лютеру удастся ее отыскать, он ее убьет.

Картины жестокой драки, крови и смерти вновь встали перед ее глазами, и тошнота подкатила к горлу, а ноги стали ватными. Нельзя поддаваться минутной слабости – иначе прошлое одержит над ней верх, и тогда ей уже не спастись.

– Тебе больно? – участливо спросил разбойник, положив руку ей на плечо. – Ты побледнела.

Серина не слышала, как он подошел сзади.

– Я чувствую себя прекрасно, – отрезала она. – Просто замечательно. Подайка мне гребень – если только на нем нет вшей.

Она протянула руку за спину, но вместо гребня сжала его пальцы. Он рассмеялся. Негодяй! Ему смешно! И это в то время, как ее отец лежит непогребенный неизвестно где и больше никогда не откроет свои серые глаза и не улыбнется, не закричит на нее и не станет бранить. Наверняка тело его спрятали, но ведь он должен быть похоронен, как и всякий христианин.

– Не вижу ничего смешного, – огрызнулась она, вырвала у него свою руку и на нетвердых ногах направилась к умывальному столику. – Быть похищенной разбойником не слишкомто весело, если хочешь знать.

– Ты сама виновата, – пожал он плечами и принялся разводить огонь в очаге.

– Вздор. – По комнате поплыл аромат дыма, несущий с собой запах осени, прелых листьев и сухих поленьев. Серина покосилась на него, не решаясь скинуть с себя одеяло. Он распрямился быстрым гибким движением и стрельнул глазами в ее сторону. В воздухе повисло напряженное молчание. Она первой отвела взгляд. Ее сердце гулко колотилось в груди. – Что ты на меня уставился?

– Ты первая посмотрела, – парировал он.

– Я хотела удостовериться, что ты за мной не подглядываешь, – объяснила она, поплотнее заворачиваясь в одеяло.

– Я уже видел все, что хотел. Для этого не обязательно снимать всю одежду. Да на такое безумство я и не рискну, пока твои глаза мечут убийственные молнии.

Она отвернулась к потрескавшейся стене. «Убийственные»… Почему он употребил именно это слово? Ужас охватил ее.