— Мой кто? — спросила Эфрика, настроенная не позволить этой женщине запугать ее.

— Дженкин, конечно. Я полагаю, он цепляется за вашу юбку, чтобы держать Лаклейна и Томаса на расстоянии.

— Как мой кинсман, он, естественно, хотел бы, что эти двое держались от меня подальше. Они создавали мне проблемы.

— Дженкин — ваш кинсман? Я понятия не имела, что МакНахтоны и Калланы находятся в родстве.

— Моя сестра замужем за лэрдом Дженкина, который приходится ему кузеном.

— Едва ли это делает его вашим кинсманом, — раздраженно бросила леди Элеонор, но тут же справилась с собой. — Вы и вправду можете быть такой наивной, да? Разве вы не слышали о репутации этого мужчины? Он ненасытен.

Снисходительный тон советчицы, который приняла Элеонор, заставил Эфрику стиснуть зубы.

— Вполне возможно, миледи, но не думаю, что Дженкину пришло бы в голову обесчестить сестру жены своего брата. — Взгляд, которым леди Элеонор уставилась на нее, заставил Эфрику почувствовать себя неуютно, казалось, светло-голубые глаза женщины пронизывают её душу насквозь. — Дженкин считает своим долгом защитить меня от дальнейших оскорблений.

— Вы рассматриваете желание молодых Лаклейна и Томаса сделать вас женой одному из них оскорблением?

— Их манера ухаживания не очень мне импонирует.

— Я думаю, что вы, скорее, предпочтете манеру ухаживания вашего кинсмана. Ах, но какая женщина не предпочла бы, а? Он из того типа мужчин, кто без труда заставляет женщину потерять всякое здравомыслие и осторожность. Многие из них пали жертвой его красоты и обаяния. Мне совсем не хочется увидеть такую молодую и невинную девушку, как вы, обманутой сладостной ложью, которую он произносит так складно. Как было со мной, — прибавила она со скорбным вздохом.

Если женщина решила дождаться сочувствия от Эфрики, то скорее рассыплется в прах на том месте, где стоит. Достаточно плохо, что лживая бестия разговаривала с ней, словно с неразумным ребенком. Но то, что леди Элеонор разыгрывала роль невинной, обольщенной, а затем брошенной бессердечным любовником, буквально приводило девушку в бешенство. Она что, действительно думает, что Эфрика настолько глупа, что поверит этому?

Эфрике пришлось признаться себе, что частично ее ярость была вызвана болью. Как личность леди Элеонор могла быть отвратительна аки смертный грех, однако внешне она была красива, очень даже красива. Смотреть на эту женщину и знать, что Дженкин держал ее в объятиях, целовал, ласкал, занимался с ней любовью, заставляло Эфрику страдать, будто от открытой кровоточащей раны в душе. В этот момент Эфрика не была уверена, кого сейчас ненавидит больше — Элеонор, за то, что та напомнила ей о распущенности Дженкина и обо всех его любовницах, или Дженкина — за то, что он так свободно расточал свою благосклонность.

Но сейчас было не время обнаруживать свои чувства, размышляла она. Женщина, стоявшая перед нею, хотела нащупать ее уязвимое место, и Эфрика поняла, что оно у нее есть. Ее сердце не слушалось ни одного из ее наставлений, не верило ни единой лжи, которую она сама себе напридумывала. Оно жило своей счастливой жизнью. Эфрика знала, что если она уже не любила Дженкина, то находится лишь в поцелуе от этого чувства.

— Мне жаль, если вы чувствуете, что с вами плохо обошлись, миледи, — промолвила Эфрика, про себя желая, чтобы женщина убралась отсюда, и желательно как можно дальше. Франция, к примеру, могла бы стать неплохим началом.

— Такие вещи случаются. Следует учиться на них. Да, и стараться передать этот опыт другим, попытаться уберечь от жестокого разочарования, которое могут причинить подобные мужчины. О, но, несмотря на мои муки, у меня есть некоторые оправдания.