— Ты сбила с ног Лаклейна?

Она кивнула.

— Его глумление досаждало мне.

Дженкин смотрел на нее с изумлением. Медленно, он слез со своего высокого сиденья и, сделав к ней пару шагов, остановился на расстоянии фута. Ещё чуть-чуть — и он коснется ее. Казалось, каждая его частичка жаждала снова почувствовать ее в своих руках. Однако это положило бы конец беседе, которой, как он подозревал, предстояло быть интригующей и кое-что прояснить.

— Так ты приехала сюда, чтобы сказать мне, что я не должен опасаться возвращения ко двору? — спросил он.

— Возможно, — ответила она. — Хотя я не пойму, с какой стати кому-то захотелось бы возвращаться в это отвратительное место.

— Эфрика, почему ты приехала?

— А почему ты уехал?

— Чтобы защитить тебя.

— О, неужели? А если я скажу тебе, что у меня проскочила мысль, что ты сбежал не только из-за слухов, — ты сбежал от меня, от нас, и от того, что происходило между нами?

— Может быть, в этом есть доля правды. — Он шагнул ещё ближе и быстрым движением положил палец на её губы, не давая ей ничего сказать. — Я не подхожу тебе, любовь моя. — Поведя рукой, он обратил ее взгляд на темную, без окон пещеру, в которой они находились. — Это место, где я живу. Даже, когда я выхожу на поверхность, то только в такие же тёмные места, как это. Ты — существо света, солнца. Я никогда не смогу присоединиться к тебе под ним.

— Это печально, но это не означает, что я не смогу выходить на солнце всякий раз, когда у меня появится на то настроение.

Его глаза вспыхнули слишком знакомым блеском, и когда он двинулся вперед, Эфрика отступила. Несмотря на то, как сильно ей хотелось вновь оказаться в его объятиях, она чувствовала, что сейчас разговор был более важен. Ей действительно казалось правдой то, что говорили ей Дэвид, ее кузен и свои собственные инстинкты — да, Дженкин любил ее, но она должна была услышать эти слова. И Эфрика чувствовала, что очень важно, чтобы Дженкин тоже услышал и понял, что ее былые страхи и сомнения развеялись.

— Мне гораздо больше лет, чем тебе, — сказал он, почти улыбаясь, глядя, как в ответ на каждый его шаг вперёд, она отступала, неизбежно приближаясь к его кровати.

— Правда, и меня, в самом деле, беспокоит, что ты почувствуешь, когда проснёшься однажды утром и заметишь, что я постарела, а ты — нет.

— Это не будет иметь значения.

Ни слова любви или сладостной лести — и все же она поверила ему.

— Ну, по сравнению с прочими Посторонними мы, Калланы, более долговечны.

— Хорошо, тогда дни, отпущенные тебе до окончания жизни, так же станут и моими, во всех возможных смыслах.

Эфрика почувствовала, что ее ноги коснулись какого-то края, но была так поражена его словами, что даже не попыталась удержаться на ногах. Уже приземляясь, она обнаружила, что на пути её падения оказалась мягкая кровать. Приподнявшись на локтях, она увидела Дженкина, который навис над ней, опираясь на руки по обеим сторонам ее бедер. Эфрика почувствовала, как по её венам растёкся жар, который мог разжечь в ней только он, и поспешно заговорила:

— И я действительно хочу детей, но, если Господь решит, что у нас их не будет, я смогу это принять. У меня есть племянники и племянницы, чтобы любить и заботиться о них. — Эти слова ему необходимо было услышать, и она решительно настроилась похоронить эту тень, прежде чем сказать ему правду.