Что касается соседок Джиневры, то у них, кажется, не было желания вступать с ней в беседу. Она догадалась, что на подобных мероприятиях главную роль играет влияние, которым обладает человек. Все внимательно следят за тем, кто с кем говорит и о чем. На таких приемах подбирают сторонников – для любых дел, плохих или хороших. А она – чужая, никто.

Вообще-то Джиневра не очень переживала из-за того, что ее игнорируют. Вряд ли возможно вести светскую беседу под стук множества столовых приборов, звон золотых тарелок и бокалов венецианского стекла и под звуки фанфар, провозглашавших новую перемену блюд. А перемен было множество. Журавль, павлин, лебедь, кабан – не какая-то там оленина. Вокруг столов сновали слуги с блюдами и графинами с великолепным рейнским.

Джиневра пила мало, а ела еще меньше. Она все спрашивала себя, почему вдруг хранителю печати вздумалось пригласить их на эту выставку его богатства. Королеве явно было тяжело сидеть за столом. Даже вежливая улыбка, застывшая у нее на губах, не могла скрыть ее скуки. Подавшись вперед, король смотрел только что начавшееся театральное представление. Он непрерывно жевал, то и дело, набивая рот тем, что хватал с тарелки.

Представление устроили в центральной части зала. Из пола вдруг, словно по волшебству, забил фонтан, и в образовавшемся крохотном озерце появились лебеди. Вокруг них танцевали изящные лесные нимфы, преследуемые тремя сатирами. Король громко им аплодировал.

От страшного шума у Джиневры разболелась голова. Она не могла понять, откуда взялся фонтан, и ее абсолютно не интересовало, чем закончится борьба лесных нимф с сатирами. Она взглянула на Хью, и тот, многозначительно вскинув бровь, едва заметно качнул головой в сторону портьеры. Правильно истолковав его знак – он приглашал ее выйти, – Джиневра кивнула и встала из-за стола. Хью тоже поднялся и, обойдя стол, подал ей руку.

– Над залом есть галерея, мы могли бы там поговорить. Там прохладнее и тише.

– У меня с головой то же самое, что у Робина, – сказала Джиневра. – Как противно…

– Ш-ш! – Он дернул ее за руку. – Здесь уши повсюду. – Джиневра прикусила язык.

– Прости меня. У нас в Дербишире такого нет.

– Тут это в порядке вещей, – мрачно проговорил Хью, отодвигая позади Джиневры портьеру, за которой она увидела винтовую лестницу.

Ни она, ни Хью не заметили, как мужчина, сидевший на противоположном конце их стола, встал вслед за ними и исчез за другой портьерой.

Джиневра поднималась наверх, одной рукой держась за перила, а другой – приподнимая юбку. Лестница привела их на галерею, нависавшую над залом.

Джиневре сразу стало лучше, когда она почувствовала простор вокруг себя.

– Давай немного пройдемся.

Хью взял ее под локоть в той же собственнической манере, что целовал ее сегодня утром. Джиневре это нравилось. Они пошли по галерее, и она изредка поглядывала вниз, в зал, где сатиры постепенно одолевали нимф. Когда она посмотрела на возвышение, то увидела, что королева с фрейлинами ушла, и король сидит один, наслаждаясь представлением.

– Итак, милорд, я поняла, что вам зачем-то понадобилось уединиться.

Внезапно Джиневра заметила, что им навстречу, пошатываясь, идет мужчина. Дублет едва сходился на его огромном брюхе, а полосатый гульфик заметно оттопыривался. Взгляд его маленьких глазок был тяжелым. Со стороны могло бы показаться, что мужчина пьян, но Джиневра готова была поклясться, что он значительно трезвее ее самой.

– Дружище, какая у тебя цыпочка! Я бы тоже ушел с королевского приема, чтобы покувыркаться с ней! – Он почти вплотную подошел к Джиневре и окинул ее похотливым взглядом.