|
Но она успокаивает его — ей необходимо идти, ведь за дом надо платить. А врач, хотя репортер того и не знал, предложил новое лечение, очень дорогое, и завтра они должны быть в больнице. И она уходит… Тогда он понимает, что висит у нее на шее и она вынуждена так унижаться, лишь бы спасти его. Он наблюдает, как рыбаки с заходом солнца возвращаются на берег; он бредет по песку, на небе прекрасная полная луна, кажется, что она дрожит и раскалывается на маленькие кусочки в темных водах. Ветра совсем нет, все тихо, он слышит лишь биение собственного сердца. Рыбаки опять затягивают свою грустную песнь, и он начинает подпевать им; кажется, будто отчаяние само диктует ему слова: «…луна, мерцающая… во тьме… моего одиночества… куда? Куда идешь ты?.. Пойдешь ли ты сегодня в свой ночной дозор… как и она?.. С кем, с кем она?.. Скажи ей, что люблю, скажи ей, что умру… нет мочи больше ждать… ждать ее… наступает ночь… ночь, что несет горе и несчастья… скажи ей, чтоб не…» В общем, когда она возвращается утром, его нет; он оставил записку со словами, что безумно любит ее, но больше не может быть для нее обузой, и не стоит пытаться искать его, потому что, если Господь хочет, чтобы они снова встретились… они встретятся, даже если не будут к этому стремиться… Она видит вокруг много окурков и спички, знаешь, такие, которые дают в портовых барах, и понимает, что он видел ее там…
— И это все? — Нет, там еще много, но давай отложим до следующего раза. — Хочешь спать? — Нет. — Тогда в чем дело? — Из-за этого фильма у меня портится настроение, даже не знаю, зачем вообще я начал его рассказывать. — … — Валентин, у меня дурное предчувствие. — Какое? — Что меня просто переведут в другую камеру и не выпустят, что я больше никогда тебя не увижу. — … — Мне было так хорошо… но начал вот рассказывать это кино и опять расквасился. — Зачем загадывать заранее, Молина, кто знает, что будет дальше?.. — Боюсь, случится что-то плохое. — Например? — Слушай, мне очень важно отсюда выйти, главным образом из-за матери. Но тогда, я боюсь, некому будет… позаботиться о тебе. — А о себе ты не думаешь? — Нет. — … — … — Молина, хочу задать тебе вопрос. — Ну? — Это сложно. В общем… дело вот в чем: физически ты такой же мужчина, как и я… — Угу… — Конечно, ты ничем не отличаешься. Тогда почему же ты никогда… не ведешь себя как мужчина? Не с женщинами, раз они тебя не привлекают. Но с другими мужчинами. — Нет, это не для меня… — Почему? — Потому что. — Вот этого-то я и не понимаю… Другие гомосексуалисты — они другие. — Всяко бывает. Но я… нет, я не такой… Я по-другому не умею. — Послушай, я ничего в этом не смыслю, но хочу кое-что тебе объяснить, даже если это будет несколько путано… Не знаю. — Я весь внимание. — Я хочу сказать, что, если тебе нравится быть женщиной… ты не должен из-за этого чувствовать себя униженным. — … — Не знаю, понимаешь ли ты… как бы тебе объяснить? — … — Я имею в виду, ты никому ничего не должен, не должен ни перед кем оправдываться. Ты не должен… пресмыкаться. — Но если человек… мой муж, он должен командовать, так правильно. |
