Семья охотника может умереть с голоду, дожидаясь, пока их муж и отец наконец сорвет свой джекпот и притащит домой тушу жирафа. И в любом случае отнюдь не все мясо, добытое на охоте хадза или аче, будет отдано семье. Так что для семьи охотника вопрос о том, что более эффективно в принципе — охота на крупного зверя или собирательство, — сугубо академический. Охота на крупного зверя явно не самый лучший способ прокормить семью.
Все еще стремясь оправдать мужчин, я задал себе вопрос: а не может ли щедрость, с которой охотник делится добычей с соплеменниками, быть проявлением взаимного альтруизма? Допустим, я надеюсь добыть жирафа лишь один раз за 29 дней, на то же рассчитывает и каждый из моих друзей-охотников. Но все мы охотимся в разных местах, и все наши жирафы, вероятно, будут убиты в разные дни. Если каждый из удачливых охотников согласится поделиться мясом с другими охотниками и их семьями, то все они часто смогут наедаться до отвала. Однако при таком подходе охотник должен делиться добычей по возможности с лучшими охотниками, от которых с большей вероятностью можно будет получить мясо в другой день.
Однако в действительности удачливые охотники народностей аче и хадза делятся добычей с каждым, кто оказался поблизости, независимо от того, какой он охотник — хороший или безнадежно плохой. Тут возникает закономерный вопрос, а зачем мужчина аче или хадза вообще тратит время на охоту, если он в любом случае может получить долю добычи, даже если сам он никогда ничего не добыл? И наоборот — зачем ему охотиться, если всю добычу все равно придется раздать? Почему тогда охотник не собирает орехи и не ловит крыс, которых он сможет принести домой и которыми не надо будет ни с кем делиться? Должен же быть во всем этом хотя бы какой-нибудь низменный смысл, который ускользнул от моего внимания, пока я пытался отыскать в действиях мужчин-охотников благородные мотивы.
Еще одно возвышенное объяснение, подумал я, может заключаться в следующем: вероятно, щедрость при раздаче мяса помогает всему племени, члены которого, по всей видимости, разделяют и нужду, и процветание. Недостаточно сконцентрироваться на пропитании только своей семьи, если остальные члены племени голодают и, ослабев, не смогут в случае чего отразить нападение врагов. Такое объяснение в принципе возможно, однако оно опять возвращает нас к изначальному парадоксу. Если добывание пальмового крахмала, собирание фруктов или личинок — это наилучший способ обеспечить едой все племя аче, то мужчинам не следует тратить столько времени, гоняясь за случайным пекари.
Предприняв последнюю попытку обнаружить семейную ценность охоты, я задумался о связи охоты с ролью мужчины как защитника. Самцы многих видов животных, например певчих птиц, львов, шимпанзе, немало времени посвящают патрулированию границ своей территории. Это патрулирование служит многочисленным целям: обнаружить и изгнать вторгшегося чужака; не упустить возможности самому вторгнуться на чужую территорию; следить за появлением хищников, которые могут напасть на самку или потомство; знать о сезонных изменениях в количестве разных видов корма и других ресурсов. Точно так же действуют и люди-охотники: преследуя добычу, они одновременно отслеживают и потенциальные опасности, и благоприятные обстоятельства, которые могут пригодиться всему племени. Кроме того, охота — это хорошая школа боевых навыков, которые, безусловно, пригодятся мужчинам для защиты своего племени от врагов.
Несомненно, подобная роль охоты очень важна. Однако встает вопрос, какие конкретно опасности охотники пытаются отследить и чьи интересы они при этом прежде всего преследуют. В некоторых регионах мира львы и другие крупные хищники по-прежнему представляют угрозу для людей, однако наибольшая опасность для любого племени охотников-собирателей всегда исходит от людей — мужчин соперничающего племени. Мужчины в подобных обществах постоянно участвуют в межплеменных войнах, основной целью которых является убийство воинов вражеского племени. |