Этот накопленный опыт стариков чрезвычайно важен для выживания всего племени. Например, в 1976 году я оказался на острове Реннелл, входящем в архипелаг Соломоновы острова, который расположен в зоне тихоокеанских тропических циклонов. Когда я расспрашивал, какими плодами и семенами питаются местные птицы, островитяне называли мне на своем языке десятки растений, перечисляли птиц и летучих мышей, кормящихся на этих растениях, не забывая при этом указать, съедобны ли эти плоды для людей. С этой точки зрения плоды подразделялись на три категории: те, которые никогда не едят; те, которые едят постоянно; и, наконец, те, которые едят только в голодные времена. Например, как после — тут я услышал незнакомое мне слово, — как после «хунги-кенги». Эти слова оказались именем самого разрушительного на памяти живущих поколений тайфуна, налетевшего на Реннелл примерно в 1910 году — если привязывать его к памятным островитянам деяниям колониальной администрации. Хунги-кенги повалил большую часть леса на Реннелле, уничтожил посадки и поставил островитян на грань голодной смерти. Чтобы выжить, им пришлось есть плоды, которые они обычно не едят, но для этого нужно было точно знать, какие из этих плодов ядовиты, какие не ядовиты и можно ли (и если можно, то как) удалить яд в ходе приготовления пищи.

Когда мои расспросы о съедобности тех или иных плодов начали надоедать собеседникам — реннельцам среднего возраста, меня отвели в одну хижину. Как только мои глаза привыкли к темноте, я разглядел в глубине хижины неизбежную древнюю старуху, тощую и немощную, которая не могла передвигаться без посторонней помощи. Она была последней, кто помнил хунги-кенги и то, как люди после урагана выясняли, можно ли есть те или иные растения, чтобы продержаться, пока восстановленные огороды не принесут новый урожай. Старуха рассказала мне, что, когда налетел тайфун, она была совсем юной девушкой, еще не достигшей брачного возраста. Я был на острове Реннелл в 1976 году, и поскольку катастрофа случилась за 66 лет до этого, моей собеседнице было, по-видимому, чуть больше 80-ти. Она и остальные жители острова выжили тогда лишь благодаря знаниям, которые хранили тогдашние старики, помнившие предыдущий большой ураган. Сегодня способность ее народа пережить очередной тайфун зависела бы от ее собственной памяти — к счастью, весьма подробной.

Подобных примеров можно привести множество. Традиционные общества постоянно сталкиваются с локальными опасностями, угрожающими тому или иному члену племени, а время от времени оказываются перед лицом природной катастрофы или межплеменной войны, которые угрожают гибелью всему обществу. Однако практически все члены маленького племени — родственники друг другу. Таким образом, опыт, память и знания стариков помогают выжить не только их детям, внукам и правнукам, но и сотням других людей, которые так или иначе несут их гены.

У любого общества, где есть очень старые люди, которые помнят события вроде хунги-кенги, гораздо больше шансов на выживание, чем у тех обществ, где таких стариков нет. Старым мужчинам не грозят ни опасности родов, ни изнуряющее вскармливание младенца, поэтому они не нуждаются в защите, которую дает менопауза. Но стареющие женщины, у которых еще не наступила менопауза, рискуют выпасть из общего генофонда племени, если погибнут при родах или опасно ослабят свой организм в ходе вскармливания. И в час очередной катастрофы может оказаться, что преждевременная смерть одной из таких пожилых опытных женщин может привести к гибели всех ее родственников, носителей ее генов, а это явно слишком большая цена за сомнительную привилегию родить еще одного или двух детей. Память старых женщин критически важна для всего общества — и именно это я считаю главной движущей силой эволюции женской менопаузы.

Разумеется, люди не единственные, кто живет родственными группами и чье выживание зависит от передачи приобретенных знаний от индивида к индивиду по культурным (то есть негенетическим) каналам.