Огонек зажигалки осветил смуглое, с трехдневной щетиной лицо. Муса глубоко затянулся.
Семь минут до отправления. На поясе завибрировал мобильник. Он отстегнул трубку от ремня и ответил на вызов.
– Да!
– Муса? Здравствуй. Здравствуй, дорогой. Как поживаешь?
Голос Гамзало Расадулаева он узнал сразу. Это был один из тех немногих голосов, которые Муса умело распознавал по интонации первых произнесенных звуков.
– Ничего, спасибо, – называть собеседника по имени Муса счел излишним. – А как ты?
– Благодарение Аллаху!..
Муса молчал. Если Гамзало позвонил, значит, ему что-то нужно. Так пусть выскажется сам. Невидимый абонент не заставил себя ждать.
– Нам нужно встретиться. И чем скорее, тем лучше. Ты сейчас где?
– В пути, – Муса улыбнулся и переложил сигарету из правой руки в левую. – Когда ты хочешь меня увидеть?
– Завтра. Разумеется, я оплачу перелет и все прочие издержки в случае необходимости.
Гамзало славился тем, что сразу брал быка за рога. С таким заказчиком было приятно работать. Муса наблюдал через окно за снующими перед зданием железнодорожного вокзала людьми.
– Завтра никак не смогу, – ответил он. – При всем моем желании. В лучшем случае послезавтра утром. Годится?
– Годится, – согласился Гамзало. – Пусть будет послезавтра. Я буду тебя ждать, Муса. До встречи.
– До встречи.
Муса вернул мобильник на ремень и в очередной раз глубоко затянулся едким табачным дымом.
Поезд дернулся и неторопливо тронулся с места.
– Ну, как он там? – Умар вошел в землянку, нервно потирая руки. – Как себя ведет?
Рафкат поднялся ему навстречу. Абдулин машинально отметил тот факт, что автомат товарища остался при этом лежать на подлокотнике кресла. Он нахмурился, и Рафкат тут же поспешно подобрал оружие.
– Довольно дерзко, – ответил чеченец. – Апломба у этого жида хоть отбавляй. И он считает, что деньги могут все.
– В каком смысле? – Маленькие и черные, как две ягоды смородины, зрачки Умара, не отрываясь, шарили по лицу Рафката.
– Он пытался с нами договориться. – Губы Рафката тронула едва заметная улыбка, но, почувствовав, что Умар не собирается разделять его веселья, чеченец вновь сделался серьезным. – Вчера предлагал деньги Айрату. За то, чтобы он его выпустил и позволил убежать. Пятьсот тысяч. А сегодня… Сегодня он пытался всучить мне целый миллион. За те же самые услуги… Можешь себе представить?
– Ну а что ты?
– А что я? – Рафкат ухмыльнулся. – Сказал, что подумаю. Но… Во имя Аллаха, я и понятия не имел о том, что эта червивая нация может быть настолько дерзка. Он ведь даже не понимает…
– Дерзка, говоришь? – Умар прикусил нижнюю губу. Сегодня он был чисто выбрит, и его маленький шрам на подбородке, служивший ярким напоминанием о былых военных подвигах, бросался в глаза. – Открой дверь, Рафкат. Я сейчас сам поговорю с ним. По-своему. Он у меня этот разговор надолго запомнит, червяк!.. Его нужно сломать! – Пока Рафкат извлекал из кармана ключ, лидер группы в большей степени разговаривал с самим собой, нежели с подчиненным. – Он должен понять, что он никто! Всего лишь вошь! Мелкая, грязная вошь! Он должен знать, что мы можем раздавить его, когда нам вздумается. В любую минуту. В любую секунду! В Чечню Кеплер должен прибыть бессловесной скотиной! Гамзало уже знает, что он у нас. Так что хочется, чтобы он был более сговорчивым…
Умар замолчал так же резко, как и распалился секунду назад. Его люди за последние дни успели привыкнуть к подобным сменам настроения командира. |