Почти как «бьюик» стоял перед ними, поблескивая бьюикскими фарами, лыбясь бьюикской радиаторной решеткой. Стоял на широких, дорогих покрышках с белыми боковинами, с деревянным приборным щитком-макетом внутри, с рулевым колесом, более уместным на большой яхте. И в нем таилось нечто такое, что заставляло взводного пса одновременно выть от ужаса и рваться вперед, будто его что-то притягивало, как магнит — железную стружку. Если раньше в гараже и было холодно, то теперь — нет, Сэнди видел пот, блестевший на лицах Керта и Хадди, и чувствовал его на своем.

Их общую мысль озвучил Хадди, чему Сэнди только порадовался. У него просто не повернулся бы язык, слишком невероятным казалось это предположение.

— Гребаная хреновина сожрала его, — сомнения в голосе Хадди отсутствовали напрочь. — Я не знаю, как такое могло быть, но думаю, что он пришел сюда один, чтобы без помех все осмотреть… и эта хреновина… уж не знаю как… сожрала его.

— Она наблюдает за нами, — прошептал Керт. — Вы это чувствуете?

Сэнди посмотрел в поблескивающие стеклянные фары-глаза. На ухмыляющийся рот, полный хромированных зубов. Декоративная отделка фар напоминала ресницы. Он что-то чувствовал, это точно. Возможно, всего лишь детский трепет перед неведомым, ужас, который испытывают дети, когда стоят перед домом, в котором, как им сказали, обитают привидения. А может, как и говорил Керт, за ними наблюдали. Почти как «бьюик» наблюдал за ними. Оценивая дистанцию, примериваясь к прыжку.

Они смотрели на него, тяжело дыша. А почти как бьюик стоял, как будет стоять все грядущие годы, пока президенты приходили и уходили, пока пластинки уступали место лазерным дискам, пока акции росли в цене, а небоскребы падали, пока звезды кино жили и умирали, пока патрульные поступали на службу и увольнялись. Он стоял, реальный, как скалы и розы. И в какой-то степени они ощущали то же, что и Мистер Диллон: его притяжение . В последующие месяцы полицейские, стоящие бок о бок перед гаражом Б, уже ни у кого не вызывали удивления, стали обычным делом. Они стояли, приложив руки к вискам, чтобы отсечь дневной свет, всматриваясь сквозь окна на больших гаражных воротах. Они напоминали зевак, которые сквозь щели в заборе смотрят на развернувшееся за ним строительство. Бывало, заходили в гараж (в одиночку — никогда, только вдвоем или втроем), и заходя, вдруг сразу молодели, превращаясь в мальчишек, на спор прокрадывающихся на местное кладбище.

Керт откашлялся. От этого, нарушившего мертвую тишину звука, Хадди и Сэнди подпрыгнули, потом нервно рассмеялись.

— Пошли отсюда и позвоним сержанту, — сказал он, и на этот раз…

ТЕПЕРЬ: СЭНДИ

— ..и на этот раз я возражать не стал. Пошел с ними как послушный мальчик.

В горле у меня пересохло. Я взглянул на часы и особо не удивился, увидев, что прошел целый час. Почему нет, смена-то у меня закончилась. Серые облака все теснее прижимались к земле, но отдаленные раскаты грома проползали южнее.

— В те давние дни, — раздался чей-то голос, грустный и веселый одновременно (этим фокусом, похоже, владеют только евреи и ирландцы), — мы думали, что будем жить вечно, не так ли?

Я повернул голову и увидел Хадди Ройера, уже переодевшегося в гражданское и сидевшего слева от Неда. Не заметил, когда он к нам подошел. У него было все то же открытое, честное крестьянское лицо, что и в 1979 году, но от уголков рта тянулись глубокие морщины, волосы поседели и заметно поредели. По моим прикидкам, теперь он был в том же возрасте, что и Эннис Рафферти в год своего загадочного исчезновения.