Внизу шум бури был не так слышен, зато царила полная тьма: никто не смел зажигать свечи во время шторма. И крики… мольбы о пощаде, плач и вопли: это матросы и пассажиры взывали к Богу и святым, прося о спасении.

Гай пробрался в свою каюту и бросился на тюфяк, сообразив, что останется цел, если будет меньше двигаться. К счастью, морская болезнь его не мучила, хотя звуки, доносившиеся сквозь тонкие переборки, безошибочно свидетельствовали о страданиях остальных путешественников. Хриплые стоны несчастных оруженосца и пажа, которых выворачивало прямо на пол каюты, казались жалобами грешных душ, пытаемых дьяволами.

Через час, когда шторм продолжал бушевать, а крики стали слабее от усталости и отчаяния, он встал, переступил через продолжавших блевать слуг и, шатаясь, направился к каюте Магдалены.

К этому времени его глаза привыкли к темноте, и он сумел различить скорчившиеся на полу тела, время от времени издававшие неясные звуки. Магдалена молча лежала на тюфяке.

Изнемогая от страха за нее, он подобрался ближе. Но в это время корабль снова провалился вниз, и Гай упал на колени, схватившись за койку Магдалены. И только тут увидел, что она судорожно сжимает ночной горшок, а широко открытые глаза лишены всякого выражения.

Он коснулся ее лица. Кожа показалась ему влажной и холодной на ощупь, но она немного встрепенулась.

— Я истекаю кровью, — прошептала она и с душераздирающим стоном наклонилась над горшком. Худенькое тельце содрогалось в рвотных спазмах.

Сначала он не понял, что она имела в виду. Но потом, прежде чем она вновь упала на тюфяк, увидел на досках темные лужицы и в ужасе повернулся к служанкам. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться: ожидать от них помощи нечего. Они не способны помочь себе, не говоря уж о госпоже.

— Я истекаю кровью, — повторила Магдалена. — И не могу ее остановить.

Он кое-как пробрался к сундукам и принялся лихорадочно открывать один за другим в поисках чего-то такого, что могло бы остановить кровотечение. В третьем по счету сундуке оказались простыни и полотенца. Гай схватил сразу целую охапку, вернулся к Магдалене и осторожно ее поднял, чувствуя липкую влагу под рукой. Потом сдвинул в сторону ее юбки, расстелил под ней сложенную вдвое простыню и сунул между ног свернутое полотенце.

— Я теряю ребенка? — шепотом спросила она, принимая его хлопоты с беспомощностью младенца.

— Наверное, — кивнул он. — Попытайся лежать неподвижно.

Она в отчаянии застонала, и он, придерживая ее голову, поднес горшок поближе. Но в желудке у нее уже ничего не осталось, и Магдалена, так и не получив облегчения, рухнула обратно.

Качка не унималась. Шторм бросал судно из стороны в сторону.

Приступ острой боли пронзил ее живот. На лбу выступили капли пота.

— Я умираю…

— Ничего подобного! — свирепо прошипел Гай, изнемогая от страха. — Сейчас я что-нибудь придумаю, и тебе станет легче.

— Не покидай меня!

Она схватила его за руку, ужаснувшись при мысли о том, что вновь останется одна в непроглядном мраке, терзаемая болью, чувствуя, как жизнь медленно вытекает с каждой каплей крови, задыхаясь от тошноты.

— Не покидай меня, — вновь взмолилась она.

— Только на минуту, — заверил он и, решительно отняв руку, поднялся.

Он действительно отсутствовал минут пять, но когда вернулся, она беззвучно плакала от боли и страха.

— Выпей это, — велел Гай, поднося к ее губам кожаную флягу. Она отвернулась от сильного резкого запаха, но он не унимался, и в конце концов она послушалась.

Жгучая жидкость опалила горло и как будто проделала дыру в желудке.