Рамзес показал табличку Амени:

— Прочти сам… Как изменился тон императора!

— Сторонники мира взяли верх, влияние царицы Путухепы оказалось решающим. Твое Величество, тебе ничего не остается, как сделать предложение дочери хеттского императора стать царицей Египта.

— Придумай красивые фразы, внизу которых я поставлю свою печать. Аша умер не зря. Так увенчалось дело всей его жизни.

— Я бегу в свой кабинет, чтобы подготовить послание.

— Нет, Амени, напиши его здесь. Сядь в мое кресло и воспользуйся последними лучами солнца.

Личный писец царя остолбенел:

— Я… В кресло Фараона… Никогда!

— Ты часом не боишься?

— Конечно, боюсь! Люди получше меня были сражены на месте за то, что позволили себе подобное безумие!

— Поднимемся на террасу.

— Но… это письмо…

— Оно может подождать.

Панорама была завораживающей. Роскошная и спокойная столица Рамзеса Великого отдавалась ночи.

— Этот мир, которого мы так страстно желали, не находится ли он здесь, перед нашими глазами? Каждое мгновение нужно уметь им наслаждаться, как редким плодом и постигать его истинную ценность. Но люди только и думают о том, чтобы нарушить гармонию, как если бы они ее не выносили. Почему, Амени?

— Я… я не знаю, Твое Величество.

— А ты никогда не задавал себе этот вопрос?

— У меня не было на это времени. И к тому же есть Фараон, чтобы отвечать на вопросы.

— Серраманна говорил со мной, — сказал Рамзес.

— Говорил… О чем?

— О странном визите в твой кабинет.

Амени не смутился:

— О чем идет речь?

— Ты не мог бы мне сказать это сам?

Писец на минутку задумался:

— Я думаю о капитане баржи, он не договаривался о встрече со мной, а самовольно ворвался в кабинет. Конечно, я обычно не принимаю таких людей! Его речь была бессвязной, он говорил о докерах и задержке погрузки… Я его выдворил с помощью охранника.

— Ты видел его в первый раз?

— И в последний! Но… почему ты спрашиваешь?

Взгляд Рамзеса стал таким же проницательным, как взгляд Сета; глаза Фараона сверкали гневом, пронзая сумерки.

— Ты мне когда-нибудь лгал, Амени?

— Никогда, Твое Величество! И никогда не солгу. Пусть мои слова будут иметь силу клятвы жизнью Фараона!

Несколько томительных секунд Амени почти не дышал. Он знал, что Рамзес судит его и сейчас вынесет свой приговор. Правая рука Фараона легла на плечо писца, который сразу же ощутил благотворное воздействие его магнетизма.

— Я верю тебе, Амени.

— В чем же меня обвиняли?

— В организации хищения ценностей, которые предназначались храмам, и в обогащении.

Амени был близок к обмороку.

— Меня, в обогащении?

— У нас много работы. Мир кажется в пределах досягаемости, но тем не менее нужно немедленно созвать военный совет.

Сетау упал в объятия Амени, Серраманна бормотал извинения:

— Ну конечно, раз сам Фараон тебя окончательно оправдал!

— Вы… Вы могли подумать, что я виновен? — удивился личный писец царя, с серьезным видом наблюдавший эту сцену.

— Я предал нашу дружбу, — признал Сетау, — но я думал только о безопасности Рамзеса.

— В таком случае, — согласился Амени, — ты поступил правильно.