Он не выносил, когда ему перечили, и не был в состоянии признать даже самую незначительную свою оплошность. Вот и получалось, что безвольные и нерадивые ученики превосходно уживались с ним, а обладавшие более ярким и прямым характером страдали, так как даже намек на противоречие раздражал его. Отечески-дружескую роль с подбадривающим взглядом и проникновенным голосом он исполнял виртуозно, ее-то он и разыграл теперь.
— Прошу вас садиться, Гибенрат, — приветливо обратился он к Гансу, после того как крепко пожал руку робко вошедшему юноше. — Мне хотелось бы немного побеседовать с вами. Но позвольте говорить вам «ты».
— Пожалуйста, господин эфор!
— Ты, вероятно, уже сам заметил, дорогой Гибенрат, что за последнее время успехи твои оставляют желать лучшего, — во всяком случае, это касается древнееврейского языка. До сих пор ты, пожалуй, был первым по этому предмету, и потому меня особенно огорчает столь внезапное падение. Быть может, ты потерял вкус к изучению древнееврейского?
— Нет, что вы, господин эфор!
— Подумай как Следует! Это иногда бывает. Возможно, ты с особым усердием занимаешься каким-нибудь другим предметом?
— Нет, нет, господин эфор!
— Вот как? Ну что ж, поищем тогда других причин. Не поможешь ли ты мне, напасть на правильный след?
— Не знаю, я… я всегда готовлю уроки…
— Не сомневаюсь, дорогой мой, не сомневаюсь. Однако differendum est inter et inter! Разумеется, ты готовишь уроки, но ведь это твой долг. В былые времена ты добивался большего. Возможно, что ты выказывал большее прилежание, во всяком случае ты всегда проявлял интерес к занятиям. Вот я и задаюсь вопросом, откуда столь внезапное охлаждение? Надеюсь, ты не болен?
— Нет.
— Быть может, тебя донимают головные боли? Цветущим твой вид, правда, нельзя назвать.
— Да, голова у меня болит иногда.
— Быть может, ежедневные занятия для тебя чересчур обременительны?
— Нет, что вы!
— Или ты много читаешь помимо учебников? Отвечай мне искренне
— Нет, господин эфор, я почти ничего не читаю.
— Ну, тогда я не понимаю тебя, юный друг. В чем-то ведь кроется причина. Ну как, ты обещаешь мне исправиться?
Ганс вложил свою руку в протянутую правую владыки, который взирал на него ласково и в то же время строго.
— Так-то, друг мой, вот и хорошо! Крепись, а то попадешь под колеса.
Эфор пожал руку Ганса, и тот, облегченно вздохнув, направился к дверям. Но вдруг он снова услышал голос наставника.
— Одну минутку, Гибенрат! Ты ведь проводишь много времени с Гейльнером, не так ли?
— Да, довольно много.
— И, как мне сдается, больше, нежели с другими сверстниками. Или я, быть может, ошибаюсь?
— Нет, правда. Он же мой друг.
Вот оно что! А скажи, пожалуйста, как же так вы стали друзьями, вы ведь совсем не подходите друг к другу?
— Не знаю, но он мой друг.
— Тебе должно быть известно, что я не в восторге от твоего дружка. О, это вечно недовольная, беспокойная голова! Я не хочу сказать, что он лишен способностей, но ему не хватает трудолюбия, и он дурно влияет на тебя. |