Когда солнце почти склонилось к горизонту, стали попадаться крошечные оазисы из зарослей ив и лиловых тамарисков.

— Это Мынбулак, долина тысячи ключей. Заночуем здесь.

Около тихого родничка рос тростник, перешептывались на ветру небольшие заросли саксаула и колючего барбариса. После целого дня пути ноги гудели. Тео скинул кеды и, закусив губу, опустил ступни в ледяную воду. Там, где лопнули мозоли, пощипывало. Тео пожевал шоколадный батончик с мюсли и, накинув капюшон, лег.

Он проснулся среди ночи от дикого, сводящего судорогой холода. Как будто во сне он телепортировался из раскаленной солнцем степи прямиком в арктические льды. Тео достал из рюкзака все, что было из одежды, но все равно стучал зубами до самого рассвета.

На еще один марш-бросок через безводную пустошь сил уже не оставалось. Голова раскалывалась, тело ныло. Но Аскар нещадно подгонял, высмеивал, что Тео растерял весь пыл и распустил нюни. Сам звук его голоса, скрипучего, с нескрываемой издевкой, царапал черепную коробку изнутри, заставляя морщиться от боли и ускорять шаг.

К полудню третьего дня Тео, поднявшись на пологий холм, увидел расплескавшееся у подножия море алых маков, а почти у горизонта, где в белесой дымке проглядывали очертания скалистых гор, поблескивало озеро.

— Капчагай. Закрой рот и нос тканью, чтобы не вдыхать аромат маков. И старайся держаться правее. Если идти в хорошем темпе, к закату выйдем к селению, где можно переночевать.

На пятый день пути степь с пожухлой травой, которая со звуком сминаемого листа бумаги шелестела на ветру, сменилась пустыней. Уже к полудню пустошь с бурым песком превратилась в оцепеневшее под солнцем безжизненное пространство. За это время Тео несколько раз встречались на пути безвестные селения. И хотя Аскар заверял, что он знает эти края, как собственное отражение в зеркале, и дальний обходной путь — единственный шанс остаться неузнанным, Тео не покидал страх, что он все дальше забирается вглубь зачарованной, неизведанной земли. Мысли живущих в этих краях людей, их обычаи, язык были непостижимы в той же степени, как если бы он прилетел с другой планеты.

В один из дней Тео напросился в попутчики к высохшему старику, который представился неуклюжим именем Бердикул и управлял старым фургоном. Выхаркивая клубы сизого дыма, ржавая колымага мелко подрагивала, как в лихорадке, спотыкаясь на ямах и рытвинах грунтовой дороги.

— Голоден? — спросил Бердикул, доставая из-под сиденья банку со странным содержимым, похожим на свалявшийся ком грязи.

Тео помотал головой.

— Голодная ворона и камень клюет. Напрасно отказываешься, — Бердикул, не глядя, повозил рукой в банке, зачерпнул пригоршню и отправил в рот. — Сухофрукты с медом в дороге — первое дело. Пожевал с утра — и до вечера сыт.

Мимо плыла пустыня: пески, пески, пески, плоские крыши редких селений, верблюд у старого колодца, буровая вышка, пересохшее русло реки, колючий кустарник и опять пески, пески, пески.

Бердикул покрутил колесико, прибавляя звук заунывного, под стать проплывающим пейзажам, радио, и начал тихо подпевать гундосым голосом, мерно покачиваясь в такт, как, должно быть, раскачивался между верблюжьих горбов его предок во главе каравана, бредущего по Великому шелковому пути.