Изменить размер шрифта - +

   – Да, между прочим. Почему мы держим в таком случае наблюдателя в таком странном положении? Со дня на день он и сам задаст нам этот вопрос. А если не задаст…

   – А если не задаст?

   – Тогда гнать его к чертовой матери!

   – Куда?

   – Туда, куда вы подумали.

   – Кому прикажем это сделать? Палач выполняет задание.

   – До этого еще не дошло, но…

   – Не нужно меня уговаривать. С завтрашнего… с сегодняшнего дня наблюдатель потихоньку начнет выполнять функции наблюдателя.

   – Уровень информации?

   – Это уж вы сами решите. Я думаю – можно по максимуму.

   – По максимуму?

   – Принимая во внимание специфику операции…

   – Понятно. Если не возражаете, уровень его информированности будем определять по мере необходимости.

   – Все что угодно! Уже слишком поздно, или еще слишком рано для длительных разговоров.

   – К вопросу о наблюдателе…

   – К вопросу о наблюдателе, рекомендую вам брать с него пример. Он, насколько я знаю, смену уже сдал.

   – Двадцать минут назад. Сейчас спит сном праведника.

   – Да, преимущество возраста и небольшого стажа работы. Сон праведника для других. Нам – бессонницу грешников.

   – Так вот…

   – Спать. Во всяком случае, я попытаюсь. Спокойной ночи.

 

 

   Абсолютная тишина. Не давящее на уши безмолвие, а прозрачное отсутствие звуков. Медленно и плавно падали откуда-то из темноты капли, поднимая бесшумные брызги в лужах, беззвучно качались ветки деревьев. Даже удары сердца были не слышны.

   Он шел, и воздух медленно расступался перед ним, размазывая по лицу капли дождя. Он чувствовал, как ноги загребают жидкую грязь, но не слышал ни звука.

   Из темноты навстречу вынырнул силуэт, вернее не вынырнул, а медленно выплыл, или даже нет, просто темнота вдруг уплотнилась, и перед ним возникла фигура, абсолютно черное пятно. Движения этой фигуры были также тягучи и бесшумны, словно ночь выдавливала из себя комок страха, и этот комок приближался к нему, медленно, но неотвратимо.

   Остановиться, мелькнуло… нет, не мелькнуло, а медленно просочилось сквозь схваченный страхом мозг. Медленно и тягуче – остановиться – а ноги продолжают двигаться – остановиться – сгусток ночи все ближе – остановиться – рот залепляет клейкая масса ночного воздуха – остановиться…

   Поздно, он понимает, что поздно, понимает, что слабый отсвет на фоне приближающегося силуэта – сталь. И понимает, что эта сталь направлена ему в горло, что остановить ее не может уже ничто… А ноги продолжают бесшумно нести его вперед, сталь начинает светиться призрачным молочным светом, а потом, приближаясь, меняет свой цвет, от лунного, через темно-вишневый к ослепительно-белому цвету раскаленного металла…

   Огонь касается его горла, не боль, а ожог впивается в его тело… а оно продолжает двигаться на встречу этому огню, потом застывает и начинает медленно оседать, а огонь ввинчивается, вонзается в тело, проникает в мозг, наконец, появляется боль, становится все нестерпимей, он захлебывается этой болью, смешанной с его не вырвавшимся криком…

   – Приехали.

Быстрый переход