– Например?

– Мои книги, мои дневники, мои записи, мои…

Я ошеломленно посмотрел на него:

– О боже! Не хотите ли вы сказать, что…

– Да, – сказал он. – Одни лишь книги, бумаги, гороскопы, выдержки из Плотина, Ямвлиха, Клода Сен-Мартена…

Я ничего не мог с собой поделать – я начал смеяться. Я смеялся, смеялся и смеялся. Мне казалось, я никогда не остановлюсь.

Он оскорбился. Я принес свои извинения.

– И вы, как ишак, таскали все это дерьмо? – воскликнул я. – С риском для жизни?

– Человек не выбрасывает то, что для него дорого, – разве не так?

– Я бы выбросил! – воскликнул я.

– Но вся моя жизнь была связана с этой ношей.

– Я бы на вашем месте и жизнь выбросил.

– Но не Морикан! – ответил он, и в глазах его вспыхнул пламень.

Вдруг я осознал, что он больше не вызывает у меня сочувствия, равно как и все то, что с ним когда-либо случилось.

И это была Европа. Европа, которой я никогда не видел, Европа, которой я никогда не испробовал. О Ямвлих, Порфирий, Эразм, Дунс Скот, где же мы? Что за эликсир мы пьем? Что за мудрость мы впитываем? Определите основы, о мудрые! Замерьте зуд! Запорите безумие до смерти, если можете! Звезды ли глядят на нас сверху, или это обгоревшие дыры в волокне болящей плоти?

А где теперь генерал Доппельгенгер, и генерал Эйзенхауэр, и генерал Мудозвон Корнелиус Триумфхеров? Где враг? Где Джек и где Джилл? Как бы я хотел отправить послание Божественному Создателю! Но не могу вспомнить имя. Я абсолютно безвреден, так невинен. Простой нейтрал. Нечего заносить в декларацию, кроме двух чемоданов. Да, гражданский. Тихий умалишенный, и больше ничего. Я не прошу ни наград, ни памятников в свою честь. Только проследите, чтобы груз дошел. Я отправлюсь следом. Я буду там, даже если я лишь дорожный сундук. Моритурус – это мое имя. Да, швейцарец. Легионер. Un mutile de la guerre. Можете звать как хотите. Ямвлих, если вам угодно. Или просто – «Зуд»!

Моя жена поставила «Венский вальс». Вот когда он действительно ожил. Он вдруг подошел к моей жене и пригласил ее на танец. Я чуть не упал со стула. Танцующий Морикан! Это казалось невероятным. Противоречащим здравому смыслу. Но он танцевал – душой и сердцем. Он кружился и кружился, пока у него не поплыло перед глазами.

– Вы прекрасно танцуете, – сказала моя жена, когда он сел, тяжело дыша и обливаясь потом.

– Да вы еще юноша, – подхватил я.

– Я не занимался этим года с двадцатого, – сказал он, чуть ли не краснея. Похлопал себя по ляжкам. – Старая туша, но в ней еще есть чуток жизни.

– Хотите послушать Гарри Лодера? – спросил я.

На мгновение он озадачился. Лодер, Лодер… Затем вспомнил:

– Конечно. – Он был явно в настроении что-нибудь послушать.

Я поставил «Выйди, красотка, на бережок». К моему изумлению, он даже пытался подпевать. Я подумал, что, может быть, за ланчем он принял вина чуть больше, чем следовало, но нет, на сей раз дело было не в вине и не в еде – на сей раз он был действительно счастлив.

Одно было ужасно: его счастливый вид вызывал еще большую жалость, чем горестный.

В самом разгаре всех этих удовольствий появилась Джин Уортон. Она жила совсем рядом, в доме, который только что построила. Она уже встречалась с Мориканом один-два раза, но они лишь обменивались приветствиями. Сегодня же, пребывая в необычайно хорошем настроении, он накопал достаточно английских слов, чтобы завести с ней небольшой разговор.