Он выключает экран и зовёт на помощь Херманна.

Трудности в понимании.

У стойки вместо нормальной еды ему подают какую-то пасту. Он с отвращением отталкивает её.

— Неужели у вас нигде нет гамбургеров?

Низкорослый мужчина за стойкой сгибает руку, недвусмысленно складывает пальцы и уходит. Сухопарая женщина рядом с Филдингом не сводит с него глаз, потирая большим пальцем страшный шрам у себя на боку. На ней только оранжевые шорты и туфли; под мышкой явно спрятан кинжал.

— Гамбургеров? — зло говорит она. — Так называют жителей Гамбурга. Ты что, людоед?

Филдинг не знает, как отвечать, и страшится последствий. Она снова энергично трёт шрам и подаёт призывный знак. Филдинг спешит уйти.

Во время тривизионной передачи он ошибается в дате записи «Клуба одиноких сердец сержанта Пеппера». Студент-историк с глазами хорька пытается за это ухватиться, но Филдинг небрежно откидывается на спинку и с неотразимым акцентом произносит: «В ужасе и оцепенении склоняю чело». Публика смеётся, кризис позади.

Херманн стал его другом. Терминал библиотеки сообщает, что это нередкое явление среди сотрудников «Корпорации бессмертия», которые увлечены прошлым (иначе бы они там не работали). Кроме того, Филдинг и Херманн ровесники — им по сорок семь. Херманна не удивляет, что Филдинг частенько берёт в руки гитару.

— Снова готовишься выйти? — спрашивает Херманн. — Хочешь быть популярным?

— Это моё дело.

— Но твои песни устарели.

— Всё новое — хорошо забытое старое, — трезво замечает Филдинг.

— Возможно, ты прав, — вздыхает Херманн. — Мы изголодались по разнообразию. Люди, даже самые образованные, принимают то, что щекочет нос, за шампанское.

Филдинг включает запись и с ходу рвёт «Восемь дней в неделю». Всё удаётся с первого раза. Его пальцы танцуют среди гудящих медных струн.

Такое надо отпраздновать. Он заказывает алкогольный пар и печёного голубя. Херманн неодобрительно смотрит на кутёж, но голубя ест с благоговением, облизывая пальцы. Сдобренная специями корочка аппетитно хрустит. Херманн просит разрешения унести косточки домой, семье.

— Ты привлёк к себе не лучших, — мрачно говорит Херманн, когда ведущий начинает представление. Воздух буквально искрится от возбуждения.

— Да, но они — мои, — парирует Филдинг. Начинаются аплодисменты, раздаётся тихая фоновая музыка, и Филдинг трусцой выбегает на сцену.

— Раз, два, три… — И он с ходу выдаёт вещь из «Волшебного загадочного путешествия».

Всё отлично, всё прекрасно, он — Джон Леннон, мечты сбылись. Музыка подхватывает его и несёт за собой. Когда он заканчивает, сцену захлёстывают аплодисменты, и Филдинг ухмыляется как сумасшедший — рот до ушей. Именно так он всё и видел. Его сердце неистово колотится.

Чтобы успокоить публику, он делает плавный переход на медленную балладу из «Представьте». Его заливает слепящий свет, камеры выхватывают лицо во всех ракурсах. Галёрка безумствует — Филдинг в эйфории.

Он исполняет вещи из «Битлз 65», «На помощь!», «Резиновая душа», «Пусть будет». Филдинг делает вокал и ленноновскую инструментовку, всё остальное идёт из оригинальных записей. Он играет и играет, до самозабвения; со сцены его уносят на руках. Это счастливейший момент в его жизни.

— Не понимаю, что значит на жаргоне радиокомментатора «30 главных хитов», — сетует Херманн.