|
Запертая в обществе сестер, матери, множества прислужниц, мамок, сенных девок, она слушала предания, которые рассказывали старшие из женщин длинными зимними вечерами. Тогда большую горницу, которая была согрета ярко горящими дровами и на полу которой были разложены мягкие подушки, ковры и меха, горницу эту заполняли древние божества русичей, их духи. Был среди них Перун, грозный бог войны и грома с золотым ликом и серебряными усами, которому русские князья и их свита приносили клятвы и — реже — даже жертвы. Слушательницы вздрагивали, внимая рассказам о его гневе. Им был милее Сварог, бог солнца и огня, которого некоторые рассказчицы называли «небесный ходок». Волос, одновременно бог поэзии, скота и золота, бог-прорицатель, был то добрым богом, то строгим (когда вступал в союз с Перуном). Мокошь, более привычная, но не всегда благожелательная богиня, ведала домашними работами и прядением. И наконец, все поклонялись водным богиням-русалкам, которых на Руси очень любили и с которыми пастыри все никак не могли покончить. Божества населяли леса, озера, жили в домах, где морочили людей, прятали вещи, мешали влюбленным. В жарко натопленной горнице под снисходительным взглядом Ингигерды звучали смех и радостные возгласы. Анна смеялась вместе с сестрами, но очень легко засыпала с прялкой в руках и видела во сне охоту и бешеную скачку. Иногда Анна убегала в палаты к отцу. Покои отца были заставлены книгами и произведениями искусства.
Страстный любитель чтения, он проводил большую часть времени в своей библиотеке в обществе толмачей, писавших миниатюры художников, переписчиков, поэтов, историков. Ярослав говаривал: «Книги как реки, которые дают влагу всей земле; это источники мудрости». Отец и дочь читали не только Священное писание и труды отцов Церкви, но также хроники и переведенные с греческого или болгарского языков повествования. Мать Анны и ее сестры, а также Елена подшучивали над девушкой: уж очень Анна любила бывать в обществе убеленных сединами ученых, которыми Ярослав окружал себя, а также в обществе старцев (от которых, по словам Елизаветы, пахло козлом и ладаном). Самым тяжелым был запах, исходивший от ученого монаха Иллариона, — приближение которого, к счастью, чувствовалось издалека. Вспомнив сейчас об этом, Анна прыснула от смеха. — Чему ты смеешься? При виде Филиппа, ее товарища по охоте, девушка вздрогнула. — Филипп, это ты? Ты напугал меня! — Прости, но гости князя удивляются, почему тебя нет, и боятся, что надоели тебе своими рассказами. — Что за глупость! Такие рассказы мне никогда не надоедают. — Я думал, что девушки предпочитают любовные истории. К счастью, было темно, и юноша не увидел, как Анна покраснела. Она постаралась ответить непринужденно: — Другие, может, и предпочитают, но не я. Это тебе не нравится? — Да, — прошептал он. Темнота не позволяла видеть лицо молодого человека; только его глаза блестели и, казалось, хотели проникнуть в самую ее душу. — Не смотри на меня так. — Извини. Только ведь скоро я тебя больше уже не увижу. — Замолчи! Я приказываю тебе замолчать! — Приказывай сколько хочешь, но все равно я не намерен повиноваться. — Филипп! Ты забыл, с кем ты разговариваешь? — Нет, Анна Ярославна, я не забыл, что ты дочь моего господина и что собираешься выйти замуж за другого. Я все время вспоминаю о той сладостной минуте, когда я прижимал тебя к своей груди. — Я была без сознания. — Да, но когда ты открыла глаза, ты так посмотрела на меня… — Но в этом нет ничего удивительного, ты спас меня от рогов страшного зубра. — …и ты прошептала: «Спасибо…» — Это самое малое, что я могла сделать, — произнесла она насмешливо. |
