Вокруг него расположились бароны, рыцари, священнослужители. Дамы сидели на трибуне, куда следовало подняться по трем ступенькам. Анна и Матильда находились в первом ряду: Анна — в синем платье с рукавами, отделанными белым мехом; на Матильде было платье красного цвета, окаймленное черным мехом. Золотое и серебряное шитье терялось в тяжелых складках юбок. Вуали, приколотые серебряными брошками, обрамляли их хорошенькие и внимательные лица.

Оруженосцы подходили один за другим. Гийом привязывал им к поясу перевязь с освященным мечом. Каждый клялся блюсти правила рыцарства и читал молитву.

Когда молодые люди были полностью облачены и вооружены, Гийом произнес:

— А ну, держитесь-ка!

Несмотря на силу удара по плечу, ни один из рыцарей не пошевельнулся.

Филипп взглянул на возвышение и голосом, в котором чувствовалась боль, произнес молитву.

— Святый Боже, всемогущий Отец наш, ты, кто позволил на земле прибегнуть к мечу, чтобы пресекать козни злых людей и защищать справедливость, ты, кто основал рыцарский орден для защиты народа! Сделай так, чтобы твой слуга, находящийся здесь, никогда не обнажил этот или другой меч, чтобы несправедливо обидеть кого-либо. Пусть он прибегнет к нему лишь тогда, когда надо будет защищать справедливость и право.

Во время молитвы Филипп все время смотрел прямо в глаза Гийому. Тот отступил на два шага и оглядел Филиппа.

— Поздравляю, друг!

Сев на коней, вновь посвященные в рыцари поехали приветствовать дам, после чего надлежало показать, какие они умелые всадники и как ловко владеют оружием. По общему мнению, самым ловким был рыцарь в маске.

Глава двадцать шестая. Воинственный клич

Пользуясь пребыванием Анны в Нормандии, в марте 1057 года Генрих надолго отправился к Жоффруа Мартелю. Оба возобновили союзнические отношения, твердо решив на сей раз поставить Бастарда на колени. В Анжере уже готовились к войне, которая должна была начаться в ближайшие месяцы.

Король застал королеву в Санли. Помолодевший, с блестящими глазами, Генрих весело расспрашивал Анну о нормандском дворе, справлялся о своем «добром племяннике Гийоме» и о милой племяннице Матильде. Передала ли жена от его имени священные сосуды монахам аббатства Мон-Сен-Мишель, хорошо ли она молилась за упокой души своего отца, Великого князя Киевского?

Удивленная живостью короля, Анна доверчиво отвечала на все вопросы супруга.

— Ты не видела там сосредоточения войск?

— Нет, — ответила она, улыбаясь, — все там спокойно, все в полном порядке.

— Мне это хорошо известно! — поспешно проворчал король с мрачным видом.

Но отчего у Генриха так внезапно лицо сделалось лживым и злым?

— Скажи, чем я тебя обидела?..

— Нет, душа моя, я только подумал о любви к тебе герцога и о том, что ты его поощряешь…

— Но ты никогда прежде не был против!

— Это была только политическая уловка.

— Что ты говоришь? Все эти годы ты позволял расцветать чистым и благородным чувствам в угоду политике! Я не понимаю…

— Какое это имеет значение? Это не женское дело.

— В моей стране все было по-другому. Отец всегда советовался с матерью и часто прислушивался к ее советам.

Король только пожал плечами. Опечаленная Анна прошла в глубь покоев, отодвинула драпировку, закрывавшую вход в ее молельню, и опустилась на колени перед золотым крестом, в котором были заключены реликвии Новгородской Богоматери. Анну освещал слабый свет; она погрузилась в молитву.

* * *

В начале лета французская и анжевинская армии, стоявшие в Мэне, пересекли долину Аржанстана и Фале и вторглись в Нормандию.