Обезглавленное тело, застывшее в странном положении на коленях. Оно было наклонено вперед, так что обрубок шеи упирался в пол, а спина выгнута вверх. Одна нога полусогнута, а другая вытянута в сторону. Обе руки согнуты в локтях, кисти вытянуты вперед, как у сфинкса, пальцы вцепились в ковер. В целом создавалось впечатление, будто человек собирался броситься вперед. На спине пиджак намок от крови, впереди рубашка стала розового цвета, а руки были настолько забрызганы кровью, что мелкие красные пятнышки попали даже на тыльную сторону рук. Банколен поставил отсеченную голову на прежнее место, в нескольких футах от тела… И снова над неподвижным телом вспыхнула фотовспышка, ослепительная, как мгновенная жуткая смерть.

Один полицейский с большим куском мела, какой используют портные для разметки ткани, обвел на полу контур тела. После чего медэксперт указал большим пальцем на выход и устало сказал: „Давайте, ребята“.

Двое подняли тело — оно уже застывало, напоминая одетую гипсовую статую, — и понесли его из комнаты. Оно проплыло мимо нас, и Банколен, шагнув вперед, на секунду задержал носильщиков. Подергивая себя за усы, он с минуту смотрел на тело, затем разжал пальцы одной руки жертвы и наклонился поближе. Я не сразу разглядел, что он извлек из-под ногтя. Это оказался крохотный кусочек нитки, бесцветный и почти невидимый. Банколен положил ее в конверт и сделал носильщикам знак уходить.

Деловитый голос медэксперта, жест руки, указывающий на дверь, — вот так уносили джентльмена к его могиле… Это было безлико и странно патетично на фоне доносящихся снизу звуков оркестра, играющего реквием.

С блокнотом в руке медэксперт подошел к Банколену:

— Я здесь больше не нужен, месье следователь. Что вы намерены делать с телом? Его родственники…

— Их у него нет, — развел руками детектив, — насколько мне известно, никаких близких родственников. Отправьте тело на вскрытие — мне нужен акт. И свяжитесь с его поверенными. Они позаботятся о похоронах, если его друзья, — Банколен криво усмехнулся, — не возьмут на себя эти хлопоты. Пока все…

Что ж, казалось, у него действительно мало друзей. Я отошел в сторону, чтобы не слышать их разговора. Меня поразила эта смерть — не столько своей трагичностью, сколько отсутствием малейшего достоинства. Безусловно, живой Салиньи представлял собой куда более гордую фигуру, чем эта, стоило только представить себе мощное тело, отражающее удары теннисного мяча на корте, залитом ярким солнцем. Был ли он, как я воображал, рубаха-парнем, простодушным и дружелюбным в общении с людьми — играющим роль д'Артаньяна с его вечной ревностью и такой же готовностью кинуться на выручку друга? Здесь лежала голова трупа с густыми белокурыми волосами, широко распахнутыми наивными и покорными карими глазами, приоткрытыми губами, за которыми тускло поблескивали великолепные зубы. Сейчас все это было подернуто мертвенной пленкой. Да, Рауль, ты носил голову на плечах явно не для того, чтобы теперь вокруг нее слонялись эти болтливые равнодушные люди, занятые своим делом, которые случайно задевали ее ногами, так что она откатывалась в сторону…

Я подошел к окну. Оно по-прежнему было открыто, красные шторы колыхались. Я высунул голову наружу и осмотрелся. Проплывающая высоко в небе луна освещала серые каменные стены, ее свет отражался на темных окнах домов по другую сторону улицы. Прямо перед домом виднелся небольшой двор, отгороженный стеной от тротуара на рю Дезо. За высоким домом напротив посверкивал освещенный силуэт Эйфелевой башни, казавшейся единственным одухотворенным существом в ночи.