— Друг мой, этим вопросом ты выдвигаешь великолепное противоречие своей теории. Следовательно, ты считаешь, что у Вотреля были веские причины убедить нас в том, что Салиньи не говорит по-английски?

— Если книгу оставил Салиньи, Вотрель должен был это знать. Но он промолчал. Значит, это он сам забыл ее…

— Да… если только не согласиться с твоим первоначальным допущением, что больше никто не мог это сделать. Что ж, Вотрель не сказал нам об этом, возможно, потому, что не заметил, как Салиньи оставил там книгу; это же вполне допустимо.

— А мне кажется, — сурово заметил я, — что Салиньи назначил подозрительно много свиданий на вечер. Одно — с молодой англичанкой, а другое — с убийцей. Похоже, он собирался очень оживленно провести свою брачную ночь, при этом совершенно не принимая во внимание новобрачную. Тогда возникает вопрос какая связь между Лораном и любовницей Салиньи, мисс Грей? Этот таинственный тип, Лоран, наносит визит мисс Грей, пачкает ей руку кровью и сообщает, что Салиньи не придет к ней на свидание… Что, Лоран так отечески заботится обо всех женщинах, которые имеют отношение к этому делу?

— Спокойнее! — смеясь, воскликнул Банколен. — В своих усилиях раскрыть убийство тебе почти удалось доставить мне головную боль. Точно так же ты можешь спросить, не было ли у Салиньи личного интереса ко всем женщинам, замешанным в этом деле. Tiens! Это был хладнокровный тип, Салиньи! По мере расследования характер нашего выдающегося спортсмена становится все непонятнее. В своей спокойной, простодушной и откровенной манере он назначает на вечер после своего бракосочетания свидание с любовницей своего лучшего друга. Согласно твоим рассуждениям, он так продумывает свидание, что берет с собой „Алису в Стране чудес“, дабы не тратить напрасно времени. Diable! Ловкий парень! У вас в Америке таких называют делягами.

Пока Томас вызывал по телефону мою машину, Банколен прошел в гостиную. Я слышал, как он бегло и небрежно пробежался по клавишам, как хороший пианист. Мне вовсе не по душе была его манера снисходительно относиться к идеям других. Но когда я вошел в комнату, он взглянул на меня и криво усмехнулся:

Послушай, старина. Может, тебе будет интересно знать… я боюсь, что ты прав. — Пожав плечами, он несколько раз нажал клавиши в верхнем регистре. Затем встал, готовый идти.

На улице меня уже ожидала доставленная из гаража моя машина. Банколен в своем „вуазане“ поехал впереди. Мы сделали круг, и он забрал у отеля Графенштайна, после чего я поехал за ним по Елисейским Полям, через площадь Согласия и за реку. Затем мы свернули на бульвар Сен-Жермен. Остановились у старого серого здания недалеко от известного ресторана, примыкающего к бульвару как дополнительное привлечение публики. Через арку, перекрытую толстой дверью, мы попали в туннель, где консьерж с чудаковатым лицом проводил нас подозрительным взглядом, пока мы проходили в заросший сорняками четырехугольный двор, окруженный мрачными серыми стенами.

Мы наконец нашли контору месье Килара. Угрюмый клерк проводил нас в длинную приемную с зарешеченными окнами, украшенную картиной знаменитого доктора Гийотэна. Вскоре нас пригласили в кабинет адвоката.

Судя по его вдохновенному и оживленному виду, он или репетировал речь, или распекал клерка. Это настолько высокий и худой человек, что его тело, казалось, могло складываться. У него был вытянутый голый череп с крючковатым носом и холодными глазами под изогнутыми веками. Белки его глаз казались неожиданно ослепительными на его пепельном лице.