А вот батька у нее мировой. Когда он трезвый, то всегда предпочитает уступать своей громогласной и необъятной супруге, относительно чего разговор бы ни шел, и прячется от нее в гараже, ремонтируя старенький «Запорожец», на котором раз в год по обещанию делает круг по поселку и ставит обратно. Ну, а если отец выпьет, то тут уж держись. Даже мать ему слова поперек сказать тогда не может, как ни старается. У батьки прорезается такой голос, что даже иерихонская труба в эту минуту с ним вряд ли сравнится. Родители вообще представляли собой весьма колоритную пару. Мать — кровь с молоком, гренадерша с необъятным бюстом и полным отсутствием талии, и отец ростом метр шестьдесят и сухонький, как ствол акации. Наташка про себя слегка побаивалась: говорят же, что дочери рано или поздно начинают напоминать свою мать, а представить себя заплывшей жиром было как-то нереально. Идти по стопам Марьи Спиридоновны, мамы то есть, не хотелось совершенно.

Ох, как же она фруктами объестся! В Москве к фруктовым лоткам даже подходить страшно, цены не то, что кусаются, а еще и лают на прохожих. То, что у нее дома на тротуаре под ногами валяется, здесь продается втридорога, да и было бы еще вкусным… А то либо недоспелое, либо гнилое, либо продают сорта, которые только на заготовки пускать хорошо. Ну, разве можно так над народом издеваться?

А еще она вдоволь накупается в море. Как же она соскучилась по нему, даже по чайкам-мерзавкам, противно орущим над головой и пытающимся своровать твой обед прямо из пластиковой сумки. Мать, конечно, будет слегка ворчать, что ее дома не застать, ну и ладно. Все равно она целыми днями будет пропадать на диком пляже, ни на огороде же вкалывать, представляя себя рабской силой на фазенде бразильских экспроприаторов! Тем более что все давным-давно уже прополото, сдобрено и окучено, у родителей с этим строго. Туристов на диком пляже не встретишь, потому что просто так это место не найдешь, знать надо, как сюда пройти, а значит никто не привяжется, не будет лапать потными руками. Разве что только местные ребята могут побеспокоить, а с ними у Натальи разговор короткий. Все ее здесь знают, а кто не знает ее, тот знаком с ее женихом, Петром Маслобойниковым. Ей стоит только назвать его имя, как любой нахал сразу же отвязывается. Иметь дело с Петькой никому не хочется. Кулаки у него пудовые, а уж по перебитому носу сразу понятно, что за плечами ни одна драка имеется.

Правда, женихом он сам себя зовет, да еще и ее родители его так иногда кличут. А сама Наталья этот вопрос для себя еще до конца не решила. То есть решать его не хотелось совершенно. Ну и что, что уже семь лет, как вместе гуляют? Это еще не повод за Петьку замуж идти. Да, с ним чувствуешь себя, как за каменной стеной. Хорошей, надежной тюремной стеной. И ревнивец он тот еще. Каждый раз, когда она приезжает из Москвы на каникулы, начинает ее пытать, с кем она там спала. Будто это его дело! Приходится все два месяца повторять одно и то же, как заезженная пластинка: «Ты у меня единственный и неповторимый, никого, кроме тебя, к себе не подпускаю». Зануда! Сам-то из себя монаха не изображает, Наталья может, по крайней мере, трех девчонок назвать, с которыми он спал, пока она в Москве гранит науки грызла. А попробуй только заикнуться об этом, неприятностей не оберешься. Такой скандал закатит, что мало не покажется!

И вообще, если уж так вспоминать, так можно сказать, что в первый раз он ее практически изнасиловал.