– И пожалуйста, спрячь подальше синий чулок, – почти настоятельно попросила Ангелина, – это никого не красит. Думаю, теперь мы можем идти.

Взявшись за руки и подобрав платья, они спустились по лестнице – наступила редкая минута сестринского единодушия. Как раньше, рождественским утром, когда они маленькими сидели в постелях и шептались: «Теперь, теперь уж непременно, Рождественский Дед уже приходил!» А потом не выдерживали и, хихикая, босиком неслись, взявшись за руки, вниз по лестнице, чтобы разведать обстановку и броситься к сверткам.

– Выпрями спину! – прошептала Ангелина на последней лестничной площадке, ярко освещенной светом из зала.

– Невелика премудрость, когда ты так туго зашнуровала корсет, – прошипела в ответ Майя.

На следующей ступеньке Ангелина издала страдальческий вздох – о нет, отец показывает ему эти дурацкие черепки! Какой кошмар!

Джеральд Гринвуд в выходном коричневом костюме действительно стоял у высокой узкой витрины, расположенной в простенке между дверьми в столовую и салон. Размашисто жестикулируя, он сообщал место находки, век, авторство и назначение античных артефактов и, насколько Майя его знала, пускал в ход живые описания и наглядные примеры, приправленные остроумными анекдотами. Ее охватила волна нежности к отцу. Джонатан небрежно прислонился к дверному косяку с другой стороны, задумчиво вращая янтарную жидкость в низком стакане. Он не отрывал от Джеральда взгляда, полного ласкового снисхождения и неподдельного интереса, хотя уже слышал эти истории десятки раз. Гостя, вызвавшего такой восторг у ее сестры, Майя видела только со спины. Гладко причесанные светлые волосы, прямая осанка и армейская выправка. С виду он был совершенно поглощен рассуждениями хозяина дома. У него были широкие плечи под военным мундиром цвета хаки, длинные брюки того же оттенка и темно-красные лампасы. Левую руку он заложил на спину – жилистую, загорелую руку в бордовом, как и воротник пиджака, рукаве, расшитом сложным золотым орнаментом из узлов. «Всего-то…» – разочарованно подумала Майя, когда влажная от волнения рука Ангелины крепче сжала ее ладонь. Джонатан заметил их первым и просиял от радости. Он быстро изменил позу и приветственно поднял им навтречу стакан.

– Прелестные дамы соизволили удостоить нас своим появлением.

– Прекрасно выглядите! – крикнул Джеральд Гринвуд, заметно гордясь обеими дочерьми. Его светло-карие глаза лучились теплом, благодаря чему лицо казалось молодым, несмотря на совершенно седые волосы и бороду. Ральф Гарретт тоже повернулся – и застыл, не успев донести стакана до губ. Майя замерла, как соляной столб. Она поняла, почему Ангелина так увлеклась другом брата. Творец был явно благосклонен к Ральфу Гарретту: черты его лица были изящны и гармоничны, но мягкими или женственными назвать их было нельзя, и, несмотря даже на приятность глазу, черты Ральфа Гарретта было не так-то легко забыть. От него исходило особое бледно-золотое сияние, веселая серьезность и спокойная, лучезарная жизнерадостность – внешне он был полная противоположность Ричарду Фрэнсису Бертону. Майя едва заметила, как Ангелина что-то шепчет, впивается ногтями в ладонь, наконец отпускает ее и, пожав плечами, гордо спускается по лестнице. Ральф Гарретт медленно отпил из своего стакана, не спуская серых глаз с темных глаз Майи. На его лице отобразилось удивление, любопытство и – радостное ожидание, а на губах заиграла осторожная улыбка.

Майя на ощупь нашла поручень перил и убедилась, что не оступится, спускаясь по оставшимся ступенькам на скользких подошвах тонких, обтянутых шелком вечерних туфель. Она не могла оторвать взгляда от Ральфа Гарретта ни на секунду. Тем сильнее было облегчение, когда Джонатан встретил ее внизу, положил ей на плечи руку и прижал к себе.

– Ральф, позволь представить тебе мою вторую сестру, Майю.