Михаил Булгаков. Под стеклянным небом
Жулябия в серых полосатых брюках и шапке, обитой вытертым мехом, с небольшим мешочком в руках. Физиономия, словно пчелами искусанная, и между толстыми губами жеваная папироска. Мимо блестящего швейцара просунулась фигурка. В серой шинели и в фуражке с треснувшим пополам козырьком. На лице беспокойство, растерянность. Самогонный нос. Несомненно, курьер из какого-нибудь учреждения. Жулябия, метнув глазами, зашаркала резиновыми галошами и подсунулась к курьеру. — Что продаешь? — Облигацию... — ответил курьер и разжал кулак. Из него выглянула сизая облигация. — Почем? — жулябины глаза ввинтились в облигацию. — Сто десять бы... — квакнул, заикнувшись, курьер. Боевые искры сверкнули в глазах на распухшем лице. — Симпатичное лицо у тебя, вот что я тебе скажу, — заговорила жулябия, — за лицо тебе предлагаю: девяносто рубликов. Желаешь? Другому бы не дала. Но ты мне понравился. У курьера рот от изумления стал круглым под мочальными усами. Он машинально повернулся к зеркальному окну магазина; ища в нем своего отражения. Веселые огни заиграли в жулябиных глазах. Курьер отразился в зеркале во всем очаровании своего симпатичного лица под перебитым козырьком. — По рукам? — стремительно произвела второй натиск жулябия. — Да как же... Господи, — ведь давали-то нам по сто двадцать пять... — Чудак! Давали! Дать и я тебе дам за сто двадцать пять. Хоть сию минуту. Ты, брат, не забывай, что давать — это одно, а брать — совсем другое. — Да ведь они в мае двести будут... — Это резонно! — победно рявкнула жулябия, — так вот, даю тебе совет: держи ее до мая! И тут жулябия круто вильнула на 180 градусов и сделала вид, что уходит. Но на курьера уже наплывали двое новых ловцов. Бронзовый лик юго-восточного человека и расплывчатый бритый московский блин. Поэтому жулябия круто сыграла назад. — Вот последнее мое слово. Чтобы не ходил ты тут и не страдал, даю тебе еще два рублика. Мой трамвай. Исключительно потому, что ты — хороший человек. — Давайте! — пискнул в каком-то отчаянии курьер и двинул фуражку на затылок.
___________
В бесконечных продолговатых стеклянных крышах торговых рядов — бледный весенний свет. На балконе над фонтаном медный оркестр играет то нудные вальсы, то какую-то музыкальную гнусность — «попурри из русских песен», от которой вянут уши. Вокруг фонтана непрерывное шарканье и шелест. Ни выкриков, ни громкого говора. Но то и дело проходящие фигуры начинают бормотать: — Куплю доллары, продам доллары. — Куплю займ, банкноты куплю. И чаще всего таинственнее, настороженнее: — Куплю золото. Продам золото... — Золото... золото... золото... золото... Золота не видно, золота не слышно, но золото чувствуется в воздухе. Незримое золото где-то тут бьется в крови. Выныривает в куцей куртке валютчик и начинает волчьим шагом уходить по проходу вбок от фонтана. За ним тащится другая фигура. В укромном пустом углу у дверей, ведущих к памятнику Минина и Пожарского, остановка. Из недр куцего пальто словно волшебством выскакивает золотой диск. Вот оно, золото. Фигура вертит в руках, озираясь, золотушку с царским портретом. — А она, того... хорошая? Куцее пальто презрительно фыркает: — Здесь не Сухаревка. Я их сам не делаю. |
