Дома Сашку ждал накрытый по-праздничному стол, и, хотя мебели особой пока не имелось, и даже чемоданы ещё не были разобраны, а просто поставлены один на другой, в самой атмосфере чувствовалось что-то такое, что заставило Сашку, проголодавшегося за дорогу и сейчас уписывающего за обе щеки, спросить:

— Мы теперь как, здесь останемся или дальше опять поедем?

Родители, уже успевшие пропустить по рюмочке, благодушно улыбаясь, переглянулись, и отец веско, со значением сказал:

— Всё, сынок, переходим на мирные рельсы. Меня снова по строительному делу определили, так что окапываемся прочно.

— Да не окапываемся, обживаемся, — счастливо рассмеялась мать и, наклонившись, поцеловала Сашку.

— Ну, пусть обживаемся. Да, и вот что, — отец посерьёзнел и строго посмотрел на сына. — Я тут тебе товарища толкового подыскал, а то ты у меня как есть пацан…

— Чего это, — фыркнул Сашка. — Что я, сам не найду?

— Разговорчики! — весело оборвал его отец и, притянув Сашку к себе, сказал: — Давай, сын поговорим серьёзно. Ты вон в комсомол вступил, а кое-чего не понимаешь. Мы с тобой теперь, почитай, на самой границе живём, и советская власть тут с 39-го года только. И ещё немцы тут сколько были. В общем, запомни, народ тут всякий. Про тех, кто нас ждал, я не говорю. Не о них речь. А я про буржуйских последышей речь веду, ярых пособников немецких и про куркулей местных, что по хуторам окопались, они, брат, немцам открыто служили, знали, советская власть для них — нож острый, так что за свой интерес кому хочешь служить будут…

— Это ты про бандеровцев? — Сашка посмотрел на отца. — Так мама ж говорила, их вместе с немцами выгнали.

— То мама, — отец вздохнул и потрепал сына за волосы, — а мы ж с тобой мужчины… В общем, знай, кто ушёл, а кто и нет. Кого оставили, кто и сам остался, им тоже по заграницам мыкаться невелика радость. Эти на всё пойдут. Запомни крепко всё, что я тебе сейчас сказал.

— Угу, запомню, — Сашка кивнул и посмотрел на отца.

В праздничной атмосфере встречи на какое-то мгновение возник диссонанс, но в скором времени общая радость от того, что все снова вместе, взяла верх, и дальше для Сашки все остальное слилось в один бесконечно-счастливый круговорот. А ещё от этого дня остался запах необжитых комнат и ощущение безмерного счастья, с которым Сашка заснул в наспех разобранной матерью прямо на полу постели…

Танкетка в сквере

Наутро мать растолкала Сашку чуть свет. Сашка, сонно протирая глаза кулаком, вышел во двор, увидел начинающийся знойный день, и его сразу переполнило захватывающее чувство новизны. Он заглянул в коридор, пощупал перила ведущей наверх лестницы, балуясь перескочил через крышку подпола и вошёл в кухню.

Нет, никогда ещё мать не казалась Сашке такой красивой, как сегодня. Ловко нарезая пластинки розовой консервированной колбасы, она улыбалась, и даже мелкие, еще вчера забитые паровозной копотью морщинки, казалось, куда-то исчезли.

Заметив Сашкино удивление, мать счастливо расхохоталась и лукаво, совсем как когда-то давным-давно, поманила его пальцем. Потом, завернув бутерброд в обрывок пергаментной бумаги, она, успевая одновременно приглаживать Сашкины вихры ладонью, сыпала весёлой скороговоркой:

— Отнесёшь завтрак отцу. Он сапёров вызвал. Тут рядом. Вверх по улице и там дом сразу за сквером. Увидишь. Ты сквер помнишь?

— Ясное дело, помню, — Сашка запихнул в рот колбасный обрезок, весь облепленный кусочками ещё не растаявшего желе, и взял свёрток.