И я не чувствую к тебе подобного. Ты мне нравишься, Берни, но должно быть что-то большее. И это не означает, что я прячусь от жизни.
— Именно это ты и делаешь, — огорченно констатировал он. – Единственные люди, которые тебя волнуют, это твоя тетя и ты сама, а все остальные могут идти к черту.
— Это не так!
— Те не сходишься с людьми, – неуклонно продолжал Берни. – Ты живешь в своем собственно мирке, в который допускаешь только Лиа. Но, когда ее не станет, ты останешься совершено одна. Ты всех отвергаешь. Если ты ничего не даешь, то и нечего будет брать.
— Прекрати немедленно! – внезапно то, что он говорил, стало для нее совершенно невыносимым. Она ненавидела его за то, что он ей сказал, даже если он и прав. – Я ничего не хочу больше слышать! И больше не хочу тебя видеть!
— Если это все, что можно от тебя добиться, детка, то наши чувства взаимны.
Адди резко отвернулась от него и побежала к крыльцу, еле сдерживая слезы.
Утром, все, что она сказала Лиа, было то, что с Берни они расстались навсегда. Тетя была достаточно тактична, что бы удержаться от вопросов, догадываясь о том, что случилось, без лишних слов.
* * * * *
В следующие несколько дней у Адди не было времени, что бы думать о Берни – она была слишком занята, ухаживая о Лиа. Невозможно было отрицать, что ее время подходило к концу. Ни молитвы, ни медицина, ни страстное желание жить уже не помогали. С каждым днем пожилая женщина становилась все слабее и все меньше интересовалась происходящим вокруг. Это было то, о чем их предупреждал доктор Хаскин, и чего велел ожидать. Тем не менее, Адди была напугана и растеряна происходящим, и каждый раз вызывала врача.
Пожилой доктор приходил и просто сидел у кровати больной. Его присутствие и неторопливые разговоры временно улучшали состояние духа Лиа, изредка даже вызывая слабую улыбку на ее лице. Тем страшнее ей было услышать слова доктора после одного из визитов:
— Осталось совсем недолго, Адди.
— Но… она еще продержится! Она даже выглядит получше…
— Она уже приняла неизбежное, — сказал доктор, его морщинистое лицо выражало искренне сочувствие и доброжелательность. Прядь седых волос упала на его лоб, когда он наклонился ближе к Адди, что бы посоветовать. – Ты должна сделать тоже самое. Помоги ей уйти легко. Не борись с этим.
— Не бороться? Ничего не делать… Господи Боже мой, что Вы говорите? Разве уже нет ничего, что бы могло ей помочь? Более сильные препараты или…
— Я не буду читать тебе целую лекцию, моя девочка. Мне нечего сказать, чтобы ты сама не знала. Все, что я могу сказать — это произойдет очень скоро, и ты должна быть к этому готова.
Пораженная, она отвернулась от него, пытаясь заглушить рыдания, раздирающие ее горло. Она не могла совладать с паникой, охватившей ее. Адди почувствовала слабое поглаживание руки доктора по плечу, и как-будто из далека, до нее донеслись его слова:
— Каждый из нас живет на земле то время, что ему отмеряно. Кто-то больше, а кто-то – меньше, но мы все знаем, что когда-нибудь умрем. Лиа прожила чудесную жизнь, и Бог знает об этом. Ей уже нечего бояться, и ты должна следовать ее примеру, потому что сделать уже ничего нельзя. У тебя останется своя жизнь, которую надо будет прожить.
Адди попыталась объяснить ужасное чувство, угнездившееся в ее сердце:
— Я не смогу без нее. Я боюсь…
— Боишься ее смерти?
— Д…да. О, не о том, что с ней будет потом… Я знаю, что она уйдет в лучший мир, без боли… но, без нее нет ничего для меня, чтобы жить.
— Ерунда. Абсолютная ерунда. Ты – важная часть Санрайза. Ты нужна этому месту так же, как и все остальные, что здесь живут.
— Да, — прошептала Адди, не решаясь высказать, что на самом деле хотела: я не чувствую этого, я не нужна никому. |