Я немного привела Джастина в порядок, посадила его на колени и начала громко читать его любимую книжку про собаку Спота. Хиби и Джерри попытались уйти незаметно, но их сын, конечно, обратил внимание на бегство родителей и заорал «Джастин хочет мамочку», эту фразу мне предстояло в будущем слышать постоянно. Я заняла его игрой с кошкой и собакой, которая прежде отвлекала его от всего, и сейчас это сработало как по волшебству. Джастин был собакой, а я – кошкой, которая выгибает спину дугой, шипит и мяукает. Мы мирно искупались, потом еще почитали про Спота, и как только малыш оказался в кровати, он уснул через пять минут.

В десять часов они вернулись. Я не осталась у них, потому что мне надо было утром на работу. Хиби нарочито громко, чтобы слышал Джерри, сказала: «Увидимся завтра», и я чуть было не спросила, что она имеет в виду, но вовремя спохватилась. Они оба проводили меня до двери и махали мне руками, когда я садилась в машину.

Меня мучило дурное предчувствие, когда я ехала домой, но если честно – а какой смысл вести дневник, если писать ложь, – я и представить себе не могла, что вижу Хиби в последний раз.

У меня нет никакой нравственной позиции в вопросе о «сексуальном приключении» – ведь мы сегодня стремимся не выглядеть высоконравственными, – потому что я не понимаю, какое отношение имеет к этому нравственность. Я ничего не имею против такого секса. Садизм и мазохизм меня не шокируют, если это нравится всем и все готовы причинять боль другим или терпеть боль самим. Но, как я уже говорил, мне недостает воображения. Как бухгалтер, а теперь «доктор компании», я не обладаю богатым воображением. Я слишком обыкновенный. Наряжаться и воплощать в жизнь фантазии кажется мне гротеском, но думать о таких фантазиях – это меня не шокирует и не смущает. Это вызывает у меня смех. Врачи и пациенты, наставники и школьницы, монахини и священники, притворное изнасилование – продолжать нет необходимости. Хотя я не думаю, что Айвор и Хиби занимались чем-то подобным, у них были похожие вкусы, и когда я об этом думаю, мой смех становится смущенным. Вероятно, правда в том, что если бы пара мужчин бросила девушку на кровать и оставила ждать моего появления – нет, мое слабое воображение пасует именно на этом месте.

Выходные, которые мы проводили в Монкс Крейвери, были лучшим временем в нашей жизни в те первые годы. Сельская местность красива, но не слишком живописна, а что касается нашего коттеджа, то таких тысячи по всей Англии: соломенная крыша, дубовая входная дверь, по бокам кусты жасмина или розы, деревянные потолки, жалюзи на окнах, изогнутая лестница, кухня, через нее можно попасть в ванную комнату. Но разве есть в мире дом более удобный, чем английский деревенский коттедж? Для нашего блаженного счастья было достаточно задернуть шторы и разжечь камин. Нам даже не надо было наводить там порядок. В будние дни, в наше отсутствие, убирать приходила Пегги, а ее муж, Боб, ухаживал за садом. Мы покупали еду в супермаркете по дороге в деревню, а в субботу утром один из нас отправлялся в Грейт Кейвери за газетой. Обычно мы совершали долгие прогулки в субботу после обеда и, конечно, брали с собой Надин, неся ее по очереди. Правда, в тот май эта роль доставалась преимущественно мне – моя дочь сильно подросла и потяжелела.

Есть много типов матерей, но всего два типа отцов: одержимые или равнодушные. Толстой мог бы начать роман этими словами вместо сомнительного высказывания о счастливых и несчастных семьях. Я принадлежу к одержимым, и мне повезло, что все мои дети родились здоровыми, красивыми и растут сильными. Иногда я жалею, что не верю в бога – и в то, что душа имеет вес в граммах, и в возраст, когда мы встречаемся в раю, – тогда бы я мог кого-то благодарить за это. Но я не верю, поэтому благодарю Айрис и мои хорошие гены, такая благодарность порадовала бы Ричарда Докинза.