А потом и без того угрюмый Гарри нахмурился еще сильнее. Этот паренек явно знает, о чем говорит, и он сказал, что машина сможет перевозить людей и грузы… Но кто захочет ехать на этаком громыхающем гиганте?

С другой стороны, вокруг пахло паром, и углем, и машинным маслом – все мужественные, здоровые запахи… Да, он даст им еще немного времени. Скажем, неделю. Уголь ведь стоит сущие гроши, а больше он ни за что не платил. Гарри Король поймал себя на мысли, что он необычайно счастлив. Да, пусть останутся еще ненадолго… И запах был такой хороший, не то что те, с которыми приходилось годами мириться ему и Юффи. Да-да, пусть остаются сколько им будет угодно, лишь бы не расхолаживались. Гарри Король поднял взгляд на неистово мигающие клик-башни и увидел будущее.

А теперь она любовалась поднимающейся над туманами горой Селести, которая переливалась на солнце, как большая зеленая сосулька. Дора Гая напевала, укрепляя катушки на верхней галерее. Чем дальше от собственного кабинета, тем прекраснее она себя чувствовала. Она даже кабинет отсюда видела. Наверное, отсюда Дора Гая могла бы увидеть все кабинеты, но она налаживала хрупкие мелкие механизмы и любовалась миром, где можно было протянуть руку и коснуться солнца – хотя бы метафорически. Ее грезы прервал один из башенных гоблинов.

– Я несу двадцать катушек и фляжку с кофе, все чисто, я сам лично вымыл чашку. Я. Из Сумерек Темноты, – добавил он с гордостью.

Дора Гая взглянула ему в лицо, полюбить которое мог только целый батальон самоотверженных матерей, но все равно улыбнулась и ответила:

– Спасибо. Должна сказать, ты превосходно акклиматизировался для того, кто провел большую часть жизни в пещере. Поверить не могу, что тебя нисколько не пугает высота. Это не перестает меня удивлять. И еще раз спасибо, кофе и вправду вкусный, и даже остыть не успел.

Из Сумерек Темноты пожал плечами, как умеют это делать только гоблины. В целом возникало впечатление мешка со змеями, пытающимися танцевать.

– Госпожа босс, гоблины привыкли акклиматизироваться. Не акклиматизируешься – не живешь! А внизу все идет хорошо, проблем нет. Гоблинов теперь ух-важают! А как дела у господина Мокрицы?

– Мокриц в полном порядке, и тебе прекрасно известно, что моему мужу не нравится имя, которым вы, гоблины, его наградили. Он говорит, что вы нарочно его коверкаете.

– Нам перестать?

– Нет, что ты! Это будет ему уроком смирения. Хотя тут и курсом университетских лекций не отделаться.

Гоблин понимающе усмехнулся, видя, что Дора Гая старается сдержать смех, а в это время над их головами клики продолжали рассылать сообщения по всему миру.

Дора Гая почти могла считывать их, просто наблюдая за башнями, но для этого была нужна очень быстрая реакция. Гоблины были намного быстрее. И кто бы мог подумать, что у них такой зоркий глаз? С наступлением темноты семафорщики использовали новую расширенную систему цветных заслонок, в которой могли различить четыре, пять, максимум шесть цветов в ясную ночь, но никто не ожидал, что гоблины, только-только выползшие из пещер, сумеют безошибочно отличить даже фуксию от розового, в то время как многие люди даже не знают, как эта самая фуксия выглядит.

Дора Гая еще раз взглянула на Из Сумерек Темноты и утвердилась во мнении, что именно благодаря гоблинам семафорное сообщение стало намного быстрее, точнее и бесперебойнее, чем когда-либо прежде. Но как она могла вознаградить их за такой вклад? Иногда гоблины даже не утруждались забирать свое жалованье. Они любили крыс, а крыс им всегда хватало, но поскольку она все-таки была их боссом, Дора Гая считала, что ее должностная обязанность – убедить этих мелких трудоголиков, что в мире есть много других занятий помимо кодирования и расшифровывания кликов.

Ее аж передернуло.