|
Для библиографа никаких интересов подобного рода не существует! Для него важна его наука, требующая указания страниц, года, формата и т. п. Библиограф погрешил бы против своей науки, если бы «Мертвым душам» отдал преимущество пред «Развязкой Ревизора» или «Перепиской». Он совершил бы страшное преступление, если бы «Мертвые души» предпочел «Гансу Кюхельгартену». Помилуйте – что за невидаль «Мертвые души»! А «Ганс» – библиографическая редкость… И так тверда у библиографов эта точка зрения, что один из них, составляя список сочинений Гоголя, действительно пропустил «Мертвые души»,[7 - Имеется в виду «Список сочинений Гоголя», составленный библиографом Г. Н. Геннади («Отечественные записки», 1853, кн. 9, отд. VII, стр. 29–35).] а другой библиограф, услышав об этом, сказал в оправдание своего собрата: «Один пропуск – не велика важность; нельзя же обойтись совсем без пропусков». Так сильно в библиографах отрешение от всяких интересов, посторонних для их науки!..
Есть примеры еще разительнее. Один библиограф взялся, например, составить полный список русских женщин-писательниц.[8 - Речь идет о работе H. H. Голицына «Список русским писательницам» («Молва», 1858, №№ 28–30, 32–35); позднее она вышла отдельной книгой под названием: «Библиографический словарь русских писательниц» (СПб., 1889).] Взявшись за это, он сказал себе: фамилии мужеского рода кончаются на ъ, ий, женского – на а, я; по этому признаку буду я узнавать женщин-писательниц. И действительно, далее этого он уже ничего знать не хотел. Если бы ему предстали подписи: брама, мирза, мустафа, он бы всех их зачислил в женщины, а Елизавет Воробей, конечно, попала бы у него в мужчины, как у Собакевича. И в списке женщин-писательниц действительно оказалось несколько мужчин, даже несколько названий деревень, принятых библиографом за писательниц потому, что они оканчивались на а или я. Напрасно в самой книге упоминалась та же деревня, напрасно в том же журнале, откуда взято было известное имя, несколько раз назывался Егором писатель, принятый библиографом за Елену: он ничего знать не хотел, кроме своей науки и буквы Е., поставленной пред фамилией, которую счел он за женскую… Твердость духа и презрение ко всему житейскому – поразительные!..
Нам кажется, что г. Афанасьев не совершенно достиг еще до такого презрения к жизненным интересам ради высоты своей науки. Истинный, совершенный библиограф издал бы, конечно, «Мешенину»,[9 - «Мешенина Катоноскарроническая» – сатирический журнал, выходивший в Петербурге в 1773 году; вышло всего лишь 2 номера.] а уж никак не «Кошелек», при котором у Сопикова[10 - Имеется в виду библиографический труд В. С. Сопикова «Опыт российской биографии» (в 5 частях, СПб., 1813–1821).] не стоит даже отметки: «редка». Неполноту и даже слабость библиографических начал в г. Афанасьеве доказывают и многие из статей его, помещенных в «Библиографических записках», «Атенее», «Русском вестнике» и пр. В нем еще заметно легкомысленное, дилетантское стремление пользоваться библиографическою наукою для разрешения некоторых чуждых ей вопросов. Такие статьи, как «Школа светских приличий», «Черты нравов прошлого столетия» и т. п., уже по самому заглавию своему неприличны для истинного библиографа.[11 - Упомянутые статьи Афанасьева напечатаны: «Школа светских приличий» – в «Атенее», 1858, № 34; «Заметка о нравах прошлого столетия» – там же, № 14. (См. «Перечень трудов А. Н. Афанасьева, составленный им самим», в «Русском архиве», 1871, т. XI, стлб. 1952–1954. |
