– Прошу прощения, если заставил вас волноваться, госпожа, – сказал Джоб, снимая Анну с плеча и опуская её на землю. – Мы доехали аж до загона для стрижки овец и некоторое время смотрели, как работают мужчины.

– Вам нужно было сразу же вернуться, – проворчала Элеонора. – Пойди сюда, моя маленькая. Фи! От тебя несет овцами! Энис, немедленно вымой этого ребенка – я ненавижу, когда в доме воняет, как в овчарне.

Энис и Джоб обменялись понимающими взглядами, послав их друг другу над головой Элеоноры. В последние недели беременности у неё всегда портился характер.

– Хозяин был там со стригалями, мадам, – объяснил юноша. – И он захотел, чтобы госпожа Анна чуть-чуть посмотрела, как они работают. Он сказал, что она дочь овцевода и должна знать, откуда берется шерсть.

Анна взглянула на красивое, рассерженное лицо матери, и с её личика сползла улыбка.

– Простите меня, мадам, – проговорила девочка. Элеонора увидела её удрученную мордашку, и материнское сердце тут же смягчилось.

– Ничего страшного, дитя мое, – ласково произнесла Элеонора. – Энис отмоет тебя, как только мы вернемся в дом. Посиди на травке и остынь, а Джоб споет нам песенку, не так ли, Джоб?

– Как прикажете, миледи, – ответил тот с изысканным поклоном, который предназначался всем трем женщинам. Джобу теперь было уже семнадцать, и он превратился в высокого, хорошо сложенного и красивого парня. Продолжая заниматься собаками и лошадьми, он стал мускулистым и крепким, а много танцуя, что входило в его обязанности пажа, он развил в себе изящество и легкость движений. Голос у него уже сломался; и теперь это был приятный легкий баритон. Рыжие волосы локонами обрамляли лоб и щеки Джоба, а его зеленая ливрея была специально выбрана Элеонорой, чтобы подчеркнуть цвет его глаз. Элеонора чувствовала, что из него получился паж, которым можно гордиться в любом обществе; что же до Энис, Анкарет и всех других девушек в доме, то они считали: Джоб просто слишком прекрасен, чтобы быть настоящим.

Сейчас он принес из дома гитару Элеоноры, уселся на траву, прислонившись спиной к дереву и оказавшись, таким образом, лицом к женщинам, и запел медленную и приятно меланхоличную любовную песню; его голос был просто создан для таких мелодий. Как только юноша начал петь, маленькая Изабелла соскользнула с колен Элеоноры, поползла через всю лужайку и, сев перед Джобом, принялась сосредоточенно сосать палец, во все глаза глядя на пажа. Анна, которая до сих пор стояла, прижавшись к плечу матери, тоже спустилась на траву у её ног, постепенно придвигаясь все ближе и ближе к поющему юноше. Анна обожала Джоба. Он был её рыцарем и защитником, и она любила кататься на его плече так же, как и на руках отца или на своем собственном пони.

Никто даже не заметил, как вернулся Роберт. А он, остановившись в дверях, ведущих в сад, наблюдал за этой домашней идиллией. Даже Гелерт не отреагировал на появление хозяина: пес слишком крепко уснул, сморенный жарой. В общем-то это была прелестная сцена, залитый солнцем сад с пятнами тени, поющий красавец-юноша, три со вкусом одетые женщины и цветущие, здоровые дети. Но что-то в этой картине было Роберту явно не по душе, поскольку меж бровей у него вдруг залегла недовольная складка и он почти сердито уставился на своих домочадцев.