Иначе покорить Афганистан было невозможно.
…В один из душных и знойных летних дней в терзаемый беспощадными солнечными лучами Герат въехали две машины. Они въехали в него с севера, по дороге, идущей со стороны Персии, переправившись через реку Джуйк-Нау и заплатив на мосту пошлину, собираемую гвардейцами местного губернатора. Местный губернатор, достопочтенный Ага-хан не был столь богат, как принц Акмаль, губернатор провинции Нангархар, ему не преподносили большие чемоданы с золотыми слитками наркоторговцы – в Афганистане золото было самой надежной валютой, если не считать русского рубля и британского фунта, – но жить, как и подобает жить губернатору, ему очень хотелось. Поэтому губернаторская гвардия в городе по-настоящему свирепствовала, обирая его жителей, накладывая драконовские штрафы по делу и не по делу, облагая платой проезд по мостам и даже продавая воду . В отличие от принца Акмаля, губернатор был вынужден покровительствовать хоть каким-то ремеслам, дабы иметь ту овцу, с которой можно содрать хоть шерсти клок. Поэтому гератские ковры пользовались известностью даже в Персии, мировом центре ковроткачества, – не говоря уже про Российскую и Британскую империи.
Вообще-то они могли бы проехать и без дани – машины были из тех, которыми пользовался губернатор и его двор: белые, с тонированными стеклами, дешевые и неубиваемые бронированные армейские внедорожники, выпускаемые в соседней Персии по лицензии. Вряд ли ошалевший от жары и выкуренного утром косяка с дурью усатый губернаторский гвардеец посмел бы стрелять по таким машинам – жизнь дороже, но они остановились сами, и из левого переднего окна головной машины высунулась рука, протянувшая гвардейцу три русских рубля. Это было больше, чем стоил проезд: по рублю с машины. Гвардеец принял деньги и сложил их в висевший на груди железный ящик с прорезью, открывающийся только ключом, который имелся лишь у начальника гвардии. Еще один гвардеец поднял шлагбаум. Дежурившие на мосту гвардейцы были настолько обкурены, что спроси их через минуту, кто здесь только что проезжал, ни один не смог бы ответить.
В городе автомобили сразу же выехали на одну из главных магистралей – Базар-и-Малик, пересекающую Герат с севера на юг и залитую неким подобием асфальта. Улица Базар-и-Ирак пересекала город в направлении «запад – восток». Здесь было то, что можно назвать «цивилизацией»: два караван-сарая, все дуканы, гостиница и бар, в котором подавалось спиртное и куда под страхом смерти запрещалось заходить всем, кроме губернатора с приближенными, гвардейцев и иностранцев. Здесь же неподалеку был большой (не такой большой, как в Джелалабаде) базар, где торговали коноплей, оружием, рабами и всем, что нужно для жизни.
Миновав казармы гвардейцев на пересечении Базар-и-Малик и Базар-и-Ирак, машины почти сразу свернули с дороги влево, запетляли по узким, извилистым улочкам старого города, часто заканчивавшимся тупиком. Слава Аллаху, что нужный им дом находился совсем недалеко – иначе они заблудились бы в местном лабиринте улиц, а заблудиться тут можно было так, что потом и костей не найдут.
Целью тех, кто приехал на машинах, был довольно большой по местным меркам дом, обнесенный высоким, выше человеческого роста, дувалом. Ворота, которыми дувал прерывался в центре, были, как здесь это принято, зеленого цвета, но выгоревшими под безжалостным местным солнцем до бледно-серого.
Водитель головной машины не стал сигналить, опасаясь привлечь внимание к себе и к дому, – он просто вышел из машины, не глуша мотор, подошел к воротам, постучал в них условным стуком и, когда услышал по ту сторону ворот шорох, громко сказал:
– Аллах акбар!
Лязгнул засов, на улицу выглянул невысокий, бледный, в типичной пуштунской одежде подросток, который упорно пытался вырастить на своем подбородке что-то напоминающее бороду, но для этого еще не настало время. В руках у подростка был самый настоящий русский «АК», приклад которого он прижимал к боку локтем, чтобы в случае чего стрелять навскидку. |