– Большинство из них старается оказаться как можно дальше, когда мы входим в вагон. – Он прижал руки к груди и демонстративно содрогнулся. – Эти черные парни такие страшные!

Остальные мальчишки рассмеялись.

– Мы с ними справимся, – заявил Ковбой и улыбнулся.

И они разошлись по двое к каждому концу вагона.

– Представления не будет, леди и джентльмены! – крикнул Ковбой.

Аполлон опустился на четвереньки и подполз поближе к Эмме. Голова у нее была опущена, влажные, спутанные волосы рассыпались, прикрыв лицо. Он поднес детскую кружку к ее губам и приподнял голову, потом наклонил кружку и позволил ей сделать два глотка.

Потом он снова поставил кружку, пытаясь понять, как сможет встать за спиной Эммы, чтобы принять ребенка и одновременно давать ей воду, поддерживая с ней контакт, чтобы немного успокоить. Он посмотрел за спину Эммы и обнаружил, что женщина с детьми не сводит с них глаз. Когда она вошла в вагон, ему показалось, что их с Эммой соединило какое-то сильное чувство, они обменялись взглядами и без слов что-то друг другу сказали. Аполлон знал, что ему никогда этого не понять. Он умоляюще посмотрел на женщину, она через пару мгновений погладила дочь по голове и встала, придвинув поближе к девочке коляску, и та повернулась к брату.

Женщина взяла кружку и заговорила с Эммой по-испански, тихо и успокаивающе, возможно, как раз то, что Эмме требовалось. Она даже потянулась вперед и прижалась лбом к плечу женщины, создав такое острое ощущение близости, что оно казалось почти мистическим.

Аполлон оглянулся через плечо и увидел, что мальчишки стоят к ним спиной и размахивают руками, чтобы помешать зевакам фотографировать происходящее. Он снял с Эммы туфли, спустил до колен колготки, потом положил руки на бедра и слегка надавил – это успокаивало Эмму в третьем триместре беременности.

И заговорил, обращаясь не к жене, а к их ребенку.

– Мы с нетерпением ждем встречи с тобой, – сказал он.

Глава 16

Аполлон наблюдал, вытянув перед собой руки и приготовившись поймать ребенка. Он чувствовал себя одновременно участником и свидетелем. В это мгновение ребенок балансировал между матерью и миром, находился сразу в двух местах – живой, но еще не покинувший утробы. Аполлону казалось, будто он тоже стоит на пороге. Головка малыша уже почти вышла, но тело оставалось спрятанным, и он представлялся Аполлону посланцем богов.

– Ты видишь головку? – спросила Эмма.

Аполлон попытался ответить, но смог издать лишь какие-то невнятные звуки.

В этот момент лопнул околоплодный пузырь, и Эмма выдохнула с облегчением, а их ребенок выскользнул из ее тела прямо в руки Аполлона Кагвы, который поймал его прежде, чем он коснулся пола вагона.

– Мальчик, – сказал Аполлон.

– Мальчик, – прошептала Эмма.

Она прислонилась к женщине, и та поцеловала ее в макушку. Эмма еще несколько минут стояла на коленях, чтобы вышла плацента.

Это означало, что Аполлон на короткое время остался наедине с сыном. Он расстегнул рубашку, чтобы кожей почувствовать своего малыша. Ребенок еще не закричал и не открыл глаза, он только открывал и закрывал крошечный ротик, и Аполлон наблюдал, как его сын делает первые, неуверенные вдохи, казалось, он смотрел на него очень долго, целый час или, может быть, вечность.

– Мы можем назвать его Брайан? – срывающимся голосом спросил Аполлон.

Он не собирался спрашивать прямо сейчас, когда малыш только появился на свет, не думал, что захочет назвать сына именем пропавшего отца, но вопрос и желание, словно помимо его воли, сорвались с его языка, как будто он прятался – дожидаясь многие годы, когда ему будет можно прозвучать.