|
Сохранился в том смысле, что, хотя читал много, про Христа не знал практически ничего. В буквальном смысле ничего. И это несмотря на то, что читал и Достоевского, и Толстого, и многих прочих не мыслящих себя вне религии писателей. Конечно, режим в стране был такой, что люди боялись в доме Евангелие не то что читать, но даже просто хранить. Не говоря уж о том, что купить его было просто невозможно. И всё-таки, мне кажется, из обрывочных упоминаний о Христе даже в разрешённой художественной литературе некое познание обрести всё-таки можно было — мне же удалось не знать ничего… Сохранился, и это при том, что, когда мне было лет пятнадцать или шестнадцать, Евангелие я в руках всё-таки держал. Друг у меня был в школе — Лёня, он мне и дал. Смешно сказать, но я там тогда тоже ничего не понял. То есть настолько ничего, что даже не понял сюжет — за что и почему Его распяли. А раз не понял, то, соответственно, ничего и не запомнил… Одну притчу, правда, запомнил. Которую, как и прочие, тоже не понял. А запомнилась она мне потому, что показалась особенно бессмысленной. Там речь шла о том, как нанимали работников для уборки винограда. Нанимали в несколько приёмов: первых утром, а когда стало ясно, что до вечера всё убрать не успевают, то пошли и наняли ещё других, а третьих, по той же причине, вообще за час до конца работы. Когда же стали расплачиваться, то всем заплатили одинаково. Я тогда и подумал: как глупо! Ведь тем, кто работал всего час, можно было заплатить в десять раз меньше! Или хотя бы в пять. А всем поровну заплатить мог только идиот. Деньги — деньги! — зря потрачены. Вот бы их лучше мне!.. Потому, видно, и запомнил… Вот, собственно, и все мои познания о Евангелии. Вот я и говорю: хорошо сохранился!
— А какой смысл этой притчи? — тихо спросила Галя. — А ты не знаешь? — Нет. — Символический язык. Нанимаемые работники — символ принимающих в сердце Христа. Динарий — символ дара прощения. И не важно, когда это происходит: в молодости, в зрелом возрасте или в старости — награда всё равно одна: вечность со Христом. Или, лучше сказать, общение с Христом в вечности. Неважно с точки зрения вечности, но, естественно, важно с точки зрения жизни: есть всё-таки разница — счастье с молодости или только в старости. Но тогда, в 15, я эту притчу не понял… Да… И в таком состоянии и пребывал до 29 лет. А в 29 одна книга меня всё-таки зацепила. Причём самая неожиданная — еретика ХVI века. Эразма из Роттердама. Жил такой писатель, сам себя называл католиком, католические иерархи тоже его на словах своим признавали, но только он умер — от церкви тут же отлучили. Я, наверное, теперь не смогу вспомнить, что же меня тогда на логическом уровне поразило — ведь скорее на нелогическом! — но Библию, дочитав Эразма, я разыскивать стал. Библии через границу стали свободно ввозить только года через три, а тогда ещё провозили под одеждой, редкость была, но на удивление быстро нашёлся человек, который мне её одолжил. Прочёл её — до сих пор смешно — за неделю. А что можно за неделю понять? Тем более если не знаешь ни языка символов, ни смысла слов, ни исторического контекста, в котором каждое слово может принять совершенно другой оттенок, чем теперь?.. Потом вытребовал к себе одного очень грамотного прихожанина. Я тебя хочу с ним познакомить. Он теперь уже пастор. Пришли они с женой, так я их ответы записывал, до сих пор тетрадка с записями сохранилась. Прямо при них и записывал. А спрашивал такие вещи: когда праздник Пасхи установили, да чем сатана от дьявола отличается. Знаешь чем? — Нет. Чем? — Сатана, на языке подлинника, — это противник, отражает ту его сторону, что во всём принципиальном он Богу противостоит, дьявол же — это клеветник, это его имя указывает на то, что сатана всячески стремится опорочить, очернить тех, кто стремится к горнему, дескать его они были и остаются. |
