Подходя к трапу, Гуров пробежал глазами по текучей толпе пассажиров и негромко сообщил Стасу на ухо:

– Тут, похоже, все чисто. Значит, полетим без «хвоста»…

– Что вы сказали, молодой человек?! – К Гурову буквально прилип бойкий дедок лет семидесяти, который, помимо прочих достоинств, таких, как роскошные усы и мексиканская шляпа-сомбреро, обладал еще и не по возрасту острым слухом. – Вы изволили выразиться, что наш самолет полетит без хвоста. Вы имеете в виду, что он технически неисправен и всем нам угрожает опасность?

Теперь уже про хвост и самолет услышали и прочие пассажиры. Все головы повернулись в их сторону, продвижение по трапу резко замедлилось.

– Дедушка! – со смиренным укором в голосе Стас обнял старика за плечо. – Вы неправильно поняли и все перепутали. Мы с товарищем – студенты, удачно сдали сессию и летим домой без «хвостов» по зачетам. А самолет исправен, долетим – как своими ногами по тротуару прогуляемся.

Этот спич приободрил оробевших, и дальнейшая посадка протекала без особых проблем. Лишь одна строгая дама со старомодными бусами на шее громко объявила:

– По-моему, сегодня в клинике Кащенко был день открытых дверей!

ГЛАВА 3

За низеньким столиком, непринужденно развалясь на кожаных подушках дорогих кресел в холле одной из подмосковных вилл, что в изобилии заполонили самые живописные заповедные места, восседали трое неуловимо чем-то очень похожих друг на друга мужчин. Красивая странная женщина в строгом ослепительно белом костюме, с изысканной прической, явный эксклюзив кого-то из ведущих московских мастеров, сидела в стороне от прочих на роскошном диване, взглянув на который можно было бы заподозрить, что он каким-то образом попал сюда прямо из Лувра. Она небрежно листала модный женский журнал, как будто не замечая никого вокруг.

Трое за столом, напротив, время от времени украдкой бросая в ее сторону восхищенные взгляды с примесью плотоядного любопытства, вели негромкую беседу. Мужчины позванивали бесценным венецианским стеклом, в котором искрилось умопомрачительно дорогое вино, доставленное из лучших французских погребов. И сервировка стола, и мебель, и антикварная хрустальная люстра, достойная лучших залов Эрмитажа, и подлинники Врубеля, Брюллова, Гогена, Пикассо, развешанные на стенах холла, говорили об изысканности, аристократичности и социальной недосягаемости этого уровня для простых смертных. Об этом же свидетельствовали и темы бесед – о мировых ценах на золото и алмазы, о фаворитах последних бегов и скачек, о скандале в одной из монарших семей Европы…

Но если бы сидящие в холле вдруг принуждены были исповедаться о своей жизни и делах земных, они могли бы порассказать много такого, что никак не гармонировало бы с великосветским интерьером из роскошного обиталища. Хозяин виллы, крупноносый плотный брюнет, известный в определенных кругах как Шнобель, еще при серпасто-молоткастой общественно-экономической формации немало лет провел в стенах с куда более скромной обстановкой, о чем свидетельствовал недавно вытравленный с руки бессмертный зэковский лозунг «Не забуду мать родную». Начав когда-то с банальных грабежей в подворотне, в романтически революционные девяностые Шнобель, рэкетируя торговцев и «курируя» тружениц московской панели, нажил свои первые миллионы. Позже он ушел в более респектабельный бизнес – открыл несколько крупных казино, стал по-крупному играть на бирже, купил транспортную фирму. Но не брезговал и старым «бизнесом» – принадлежащие ему липовые риэлторские конторы пустили по миру не одну сотню своих клиентов.

Гость, сидевший напротив, высокий, худощавый, с тонкой ниточкой усов и крупными ближневосточными глазами, был облачен в дорогой костюм от лучших кутюрье.