|
Осталось за мной. Я тотчас же вынул деньги, заплатил, схватил альбом и ушел в угол комнаты; там вынул его из футляра и лихорадочно, наскоро, стал разглядывать: не считая футляра, это была самая дрянная вещь в мире - альбомчик в размер листа почтовой бумаги малого формата, тоненький, с золотым истершимся обрезом, точь-в-точь такой, как заводились в старину у только что вышедших из института девиц. Тушью и красками нарисованы были храмы на горе, амуры, пруд с плавающими лебедями; были стишки: Я в путь далекий отправляюсь, С Москвой надолго расстаюсь, Надолго с милыми прощаюсь И в Крым на почтовых несусь. (Уцелели-таки в моей памяти!) Я решил, что "провалился"; если кому чего не надо, так именно этого. "Ничего, - решил я, - первую карту непременно проигрывают; даже примета хорошая". Мне решительно было весело. - Ах, опоздал; у вас? Вы приобрели? - вдруг раздался подле меня голос господина в синем пальто, видного собой и хорошо одетого. Он опоздал. - Я опоздал. Ах, как жаль! За сколько? - Два рубля пять копеек. - Ах, как жаль! а вы бы не уступили? - Выйдемте, - шепнул я ему, замирая. Мы вышли на лестницу. - Я уступлю вам за десять рублей, - сказал я, чувствуя холод в спине. - Десять рублей! Помилуйте, что вы! - Как хотите. Он смотрел на меня во все глаза; я был одет хорошо, совсем не похож был на жида или перекупщика. - Помилосердуйте, да ведь это - дрянной старый альбом, кому он нужен? Футляр в сущности ведь ничего не стоит, ведь вы же не продадите никому? - Вы же покупаете. - Да ведь я по особому случаю, я только вчера узнал: ведь этакий я только один и есть! Помилуйте, что вы! - Я бы должен был спросить двадцать пять рублей; но так как тут все-таки риск, что вы отступитесь, то я спросил только десять для верности. Не спущу ни копейки. Я повернулся и пошел. - Да возьмите четыре рубля, - нагнал он меня уже на дворе, - ну, пять. Я молчал и шагал. - Нате, берите! - Он вынул десять рублей, я отдал альбом. - А согласитесь, что это нечестно! Два рубля и десять - а? - Почему нечестно? Рынок! - Какой тут рынок? (Он сердился.) - Где спрос, там и рынок; не спроси вы, - за сорок копеек не продал бы. Я хоть не заливался хохотом и был серьезен, но хохотал внутри, - хохотал не то что от восторга, а сам не знаю отчего, немного задыхался. - Слушайте, - пробормотал я совершенно неудержимо, но дружески и ужасно любя его, - слушайте: когда Джемс Ротшильд, покойник, парижский, вот что тысячу семьсот миллионов франков оставил (он кивнул головой), еще в молодости, когда случайно узнал, за несколько часов раньше всех, об убийстве герцога Беррийского, то тотчас поскорее дал знать кому следует и одной только этой штукой, в один миг, нажил несколько миллионов, - вот как люди делают! - Так вы Ротшильд, что ли? - крикнул он мне с негодованием, как дураку. Я быстро вышел из дому. Один шаг - и семь рублей девяносто пять копеек нажил! Шаг был бессмысленный, детская игра, я согласен, но он все-таки совпадал с моею мыслью и не мог не взволновать меня чрезвычайно глубоко. |
