|
Но его веселие, хотя и восторженное, видимо было какое-то непрочное и моментально могло смениться совершенным упадком духа; это было ясно с первого взгляда. - Cher enfant,<02> я слышал, ты был болен... Ах, pardon! ты, я слышал, всё время занимался спиритизмом? - И не думал, - улыбнулся я. - Нет? А кто же мне говорил про спи-ри-тизм? - Это вам здешний чиновник, Петр Ипполитович, давеча говорил, - объяснила Анна Андреевна. - Он очень веселый человек и знает множество анекдотов; хотите, я позову? - Oui, oui, il est charmant...<128> знает анекдоты, но лучше позовем потом. Мы позовем его, и он нам всё расскажет; mais aprиs.<129> Представь, давеча стол накрывают, а он и говорит: не беспокойтесь, не улетит, мы - не спириты. Неужто у спиритов столы летают? - Право, не знаю; говорят, подымаются на всех ножках. - Mais c'est terrible ce que tu dis,<130> - поглядел он на меня испуганно. - О, не беспокойтесь, это ведь - вздор. - Я и сам говорю. Настасья Степановна Саломеева... ты ведь знаешь ее... ах да, ты не знаешь ее... представь себе, она тоже верит в спиритизм и, представьте себе, chиre enfant, - повернулся он к Анне Андреевне, - я ей и говорю: в министерствах ведь тоже столы стоят, и на них по восьми пар чиновничьих рук лежат, всё бумаги пишут, - так отчего ж там-то столы не пляшут? Вообрази, вдруг запляшут! бунт столов в министерстве финансов или народного просвещения - этого недоставало! - Какие вы по-прежнему милые вещи говорите, князь, - воскликнул я, стараясь искренно рассмеяться. - N'est-ce pas? je ne parle pas trop, mais je dis bien.<131> - Я приведу Петра Ипполитовича, - встала Анна Андреевна. Удовольствие засияло в лице ее: судя по тому, что я так ласков к старику, она обрадовалась. Но лишь только она вышла, вдруг всё лицо старика изменилось мгновенно. Он торопливо взглянул на дверь, огляделся кругом и, нагнувшись ко мне с дивана, зашептал мне испуганным голосом: - Cher ami!<01> О, если б я мог видеть их обеих здесь вместе! О, cher enfant! - Князь, успокойтесь... - Да, да, но... мы их помирим, n'est-ce pas?<132> Тут пустая мелкая ссора двух достойнейших женщин, n'est-ce pas? Я только на тебя одного и надеюсь... Мы это здесь всё приведем в порядок; и какая здесь странная квартира, - оглядывался он почти боязливо, - и знаешь, этот хозяин... у него такое лицо... Скажи, он не опасен? - Хозяин? О нет, чем же он может быть опасен? - C'est зa.<133> Тем лучше. Il semble qu'il est bкte, ce gentilhomme. Cher enfant,<134> ради Христа, не говори Анне Андреевне, что я здесь всего боюсь; я всё здесь похвалил с первого шагу, и хозяина похвалил. Послушай, ты знаешь историю о фон Зоне - помнишь? - Так что же? - Rien, rien du tout... Mais je suis libre ici, n'est-ce pas?<135> Как ты думаешь, здесь ничего не может со мной случиться ... в таком же роде? - Но уверяю же вас, голубчик... помилуйте! - Mon ami! Mon enfant!<136> - воскликнул он вдруг, складывая перед собою руки и уже вполне не скрывая своего испуга, - если у тебя в самом деле что-то есть... документы... одним словом - если у тебя есть что мне сказать, то не говори; ради бога, ничего не говори; лучше не говори совсем... как можно дольше не говори... Он хотел броситься обнимать меня; слезы текли по его лицу; не могу выразить, как сжалось у меня сердце: бедный старик был похож на жалкого, слабого, испуганного ребенка, которого выкрали из родного гнезда какие-то цыгане и увели к чужим людям. |
