|
Я с жаром дал ей слово, что останусь до вечера и что, когда он проснется, употреблю все усилия, чтоб развлечь его. - А я исполню свой долг! - заключила она энергически. Она ушла. Прибавлю, забегая вперед: она сама поехала отыскивать Ламберта; это была последняя надежда ее; сверх того, побывала у брата и у родных Фанариотовых; понятно, в каком состоянии духа должна была она вернуться. Князь проснулся примерно через час по ее уходе. Я услышал через стену его стон и тотчас побежал к нему; застал же его сидящим на кровати, в халате, но до того испуганного уединением, светом одинокой лампы и чужой комнатой, что, когда я вошел, он вздрогнул, привскочил и закричал. Я бросился к нему, и когда он разглядел, что это я, то со слезами радости начал меня обнимать. - А мне сказали, что ты куда-то переехал на другую квартиру, испугался и убежал. - Кто вам мог сказать это? - Кто мог? Видишь, я, может быть, это сам выдумал, а может быть, кто и сказал. Представь, я сейчас сон видел: входит старик с бородой и с образом, с расколотым надвое образом, и вдруг говорит: "Так расколется жизнь твоя!" - Ах, боже мой, вы, наверно, уже слышали от кого-нибудь, что Версилов разбил вчера образ? - N'est-ce pas?<140> Слышал, слышал! Я от Настасьи Егоровны еще давеча утром слышал. Она сюда перевозила мой чемодан и собачку. - Ну, вот и приснилось. - Ну, всё равно; и представь, этот старик всё мне грозил пальцем. Где же Анна Андреевна? - Она сейчас воротится. - Откуда? Она тоже уехала? - болезненно воскликнул он. - Нет, нет, она сейчас тут будет и просила меня у вас посидеть. - Oui,<138> прийти. Итак, наш Андрей Петрович с ума спятил; "как невзначай и как проворно!" Я всегда предрекал ему, что он этим самым кончит. Друг мой, постой... Он вдруг схватил меня рукой за сюртук и притянул к себе. - Хозяин давеча, - зашептал он, - приносит вдруг фотографии, гадкие женские фотографии, всё голых женщин в разных восточных видах, и начинает вдруг показывать мне в стекло... Я, видишь ли, хвалил скрепя сердце, но так ведь точно они гадких женщин приводили к тому несчастному, с тем чтоб потом тем удобнее опоить его... - Это вы всё о фон Зоне, да полноте же, князь! Хозяин - дурак и ничего больше! - Дурак и ничего больше! C'est mon opinion!<139> Друг мой, если можешь, то спаси меня отсюдова! - сложил он вдруг предо мною руки. - Князь, всё, что только могу! Я весь ваш... Милый князь, подождите, и я, может быть, всё улажу! - N'est-ce pas?<140> Мы возьмем да и убежим, а чемодан оставим для виду, так что он и подумает, что мы воротимся. - Куда убежим? а Анна Андреевна? - Нет, нет, вместе с Анной Андреевной... Oh, mon cher,<08> у меня в голове какая-то каша... Постой: там, в саке направо, портрет Кати; я сунул его давеча потихоньку, чтоб Анна Андреевна и особенно чтоб эта Настасья Егоровна не приметили; вынь, ради бога, поскорее, поосторожнее, смотри, чтоб нас не застали... Да нельзя ли насадить на дверь крючок? Действительно, я отыскал в саке фотографический, в овальной рамке, портрет Катерины Николаевны. Он взял его в руку, поднес к свету, и слезы вдруг потекли по его желтым, худым щекам. - C'est un ange, c'est un ange du ciel!<141> - восклицал он. - Всю жизнь я был перед ней виноват.. |
