Анюта приготовила ужин и разбудила сына. Допрашивала строго, но тот стоял на своем: ключей от чулана не брал, дядьку не запирал.

– Знаешь, кого на пустыре убили? Медсестру из поликлиники, Авилову. Ее отец мебельную мастерскую держит. Он всех ментов на ноги поднимет, а убийцу найдет.

– Я ее не убивал, – твердил Пашка. – Чем хочешь, поклянусь!

– А дружки твои?

– Я ничего не видел! Не знаю!

– Ох, гляди, пропадешь… Сядешь за чужой грех! Ты ведь наследил там, возле тела? Натоптал? Надо твои кроссовки выбросить куда подальше. Нет, лучше сжечь!.. Сожги их, сыночка, чтоб никто не видел. За домом, где мы мусор палим.

– А в чем я ходить буду? – упирался парень. – Кроссовки новые, почти не ношенные.

Мать не выдержала и влепила ему затрещину. Что за тупого барана она воспитала? Ему тюрьма грозит, а он кроссовки жалеет.

Пашка отшатнулся и схватился за щеку. Его перекосило от обиды. Мамаша совсем сбрендила, то с ключами к нему пристала, теперь с кроссовками.

– Я тебе другие куплю! – пообещала она. – А эти сожги немедленно. Чтоб и следа не осталось. Что ж ты со мной делаешь, ирод? Весь в отца! Всю кровь вы у меня выпили!

Происшествие с чуланом отошло на второй план. Но Анюта решила во что бы то ни стало выяснить правду.

Когда Мишаня проснулся, она смогла поговорить с ним.

– Ты прости нас, ради бога!.. Сама не пойму, как вышло, что тебя в чулане заперли. Пашка клянется, что это не он. Врет, супостат! Это он мне назло сделал. Я ему денег на новый мобильник не дала. Мститель нашелся! Дурак, что с него взять…

Брат молча отвел глаза. Слова Анюты пугали его. Он не помнил, как попал в чулан. Очнувшись в темноте, среди бутылей с самогоном, он впал в прострацию. От холода сводило зубы, тело онемело, а в голове стоял звон. Он будто ослеп и оглох в полном мраке. Мысль, что это могила, повергла его в ужас.

– Безотцовщина растет, одной мне с ним не сладить, – оправдывалась сестра. – Боюсь, за решетку сядет! Или сопьется!

Михаил слушал вполуха. Его беспокоили собственные проблемы. Племянник, конечно, не подарок. Но это дело поправимое. Перерастет, образумится. Многие в его возрасте куролесят, а потом ничего, блажь как рукой снимает. Гормоны переиграют, и все встанет на свои места.

– Что он тебе говорил? Выпить предлагал?

– Кто? – не понял больной.

– Да Пашка мой! Кто же еще? Зачем ты в чулан пошел?

– Я не ходил…

– Не нес же он тебя? – недоверчиво молвила Анюта. – У него силенок не хватит взрослого мужика до чулана дотащить.

– Я не помню…

– А ты постарайся, братец! Вспомни! Ты ведь в сознании был, если своими ногами до чулана добрался. Я умаялась за день, уснула, видать, крепко. Не слышала, как Пашка, стервец, с гулянки вернулся, как за ключом лазал, ни как вы с ним разговаривали. Откуда он узнал, что я ключ за иконой прячу? Следил, видно? Вот паразит!

Михаил обвел воспаленными глазами комнату и спросил:

– Где мой рюкзак?

– Вон, на стуле висит. Зачем ты его сюда принес?

Перемещение рюкзака с веранды в комнату доказывало, что брат вставал и ходил по дому. Если он до веранды дошел, то до чулана и подавно мог дойти.

Анюта похолодела от страшной мысли. Вдруг Пашка в рюкзаке шарил, деньги искал? Какой позор…

– Ты проверь, Мишаня, не пропало ли у тебя чего. Не хватало, чтобы мой сын вором оказался! Если он что-нибудь взял, я все верну.

– Да ты что, сестричка? Рюкзак пустой.

Обескураженная женщина расплакалась.