— Нет, он полицай! Сука немецкая!

Как только он произнёс эти слова, Саша сразу всё вспомнил. Он конвоировал с немцем наших военнопленных. Последний пленный, шедший в колонне, бросал на него злобные взгляды, обещал повесить, когда наши придут. Точно, он это!

— Ну-ка, мил-человек, иди сюда!

— Убить хочешь, паскуда? Стреляй!

Неизвестный бросился к Саше.

— Стоять!

Но человек бежал к нему с явным желанием ударить.

Саша уклонился, подставил ногу, и неизвестный с размаху упал на землю.

— Согрелся? А теперь марш к костру!

Человек уселся на корягу, но продолжал бросать на Сашу полные ненависти взгляды.

— Успокойся. Да, была на мне повязка полицая, но разве не я позволил тебе бежать? Было такое?

— Было, — нехотя выдавил мужчина.

Сергей повязку видел, через шок прошёл. Но старшина слушал, раскрыв от удивления рот. Потом потянулся рукой к немецкому карабину.

— Старшина, отставить! Остынь! Да, у меня повязка полицейского и даже бумага немецкая до сих пор в кармане. Я полицая убил, а его повязку и документы забрал — только и всего.

— А чего он говорит, что ты с немцем шёл?

— Было дело, не отрицаю. Для службы так надо было.

Старшина недоверчиво покачал головой.

— Александр, я всего, может, и не знаю, но ты непонятный какой-то. То с немцем идёшь, то эшелон их под откос пустил… ты кто на самом-то деле?

Для пользы дела Александр соврал:

— Разведчик я наш, в тылу оставлен для диверсий и организации сопротивления врагу.

Над маленькой группкой нависла тишина. Все молча переваривали услышанное.

— Сразу-то чего не сказал? Мы бы поняли.

— Государственный секрет, я даже вам его открывать не должен был. А если кто-то из вас в плен попадёт — вот как он? — Саша ткнул пальцем в спасённого из болота. — И проболтается?

Бойцы пристыженно молчали. А Саша нагнетал обстановку:

— Судить о человеке надо только по его делам. Слова — пустое. Я мост и эшелон с танками взорвал?

— Взорвал, — хором ответили Сергей и Борис.

— А вот он, — Саша ткнул в спасённого пальцем, — в плену был. И был, между прочим, как я заметил, в сапогах и без гимнастёрки.

— И что? Я чего-то не понял, — недоумённо протянул Сергей.

— Товарищ Сталин говорит, что лучше застрелиться, чем красному командиру нашей армии в плен попасть. Думаете, почему он без гимнастёрки был? Снял он её, потому что немцы сразу же определили бы, что он командир, а скорее всего — политрук.

Сергей и Борис повернулись к мужчине.

— Да, я политрук, — с вызовом в голосе ответил он. — Я не застрелился, и гимнастёрку снял. Не застрелился потому, что патроны закончились. А гимнастёрку… Да чего душой кривить — жить я хотел! Из плена бежать можно и дальше пользу армии приносить, а с того света чем поможешь?

Практически в одно мгновение политрук из обвинителя превратился в обвиняемого. Действительно: политрук, коммунист, и должен подчинённому ему личному составу пример показывать, а сам в плен попал!

Саша осуждающе покачал головой. Политруков он не любил в принципе — за их зачастую оголтелый фанатизм и трескотню на политзанятиях. Потому и перевёл стрелки с себя на него.

Настроение Сергея и Бориса изменилось, они тоже с осуждением стали смотреть на политрука. Он даже как-то съежился под их взглядами.

Саша сжалился — ну нельзя же вовсе человека добивать — и сказал словами из Евангелия:

— Кто не знает за собой греха, пусть первым бросит в него камень.

Политрук вскинул голову:

— Ты же коммунистом должен быть, коли разведчик, а словами из Библии заговорил.