У нее поразительно живое лицо, яркие лукавые глаза. Прибавьте к этому обаяние здоровой натуры в замечательном сочетании с решительным видом. На девушке легкий темно-синий костюм из тонкого драпа с короткой юбкой, высокие ботинки, голову украшает надетая чуть набок тирольская шляпа с сине-черным перышком сойки. Этот скромный, но кажущийся на ней великолепным наряд, довершают красная сафьяновая сумка военного врача на левом боку и белая с красным крестом повязка на рукаве. Трудно предположить, что мадемуазель Фрикет — врач: слишком уж молода, скорее похожа на сестру милосердия. Ее выговор и остроумные замечания выдают в ней парижанку из Сент-Антуанского предместья.
Какими же судьбами это юное создание оказалось 15 сентября 1894 года в Фуонг Санге, самом сердце Кореи, на стороне японской армии, которая сражается против китайской? Да, чего только не бывает в жизни.
…Итак, доктор устремился на помощь Фрикет и раненому. Их обступили люди. Осмотрев изувеченную ногу, Мито коротко бросил:
— Ампутацию, срочно! Не упадете в обморок, мадемуазель?
— Нет, сударь, — решительно ответила Фрикет.
— Тогда приступим к делу!
По знаку доктора санитары взяли раненого так, чтобы он не мог пошевелиться, Фрикет продолжала сжимать артерию. Быстрым взмахом ножа японец сделал надрез выше страшной раны, по живому телу. И сразу же в ход пошла пила, захрустела кость, в кровавой пелене мелькнула узкая полоска стали… Вот и все! Отрезанная нога упала на землю. Совсем как в номере фокусника.
— Теперь зашиваем артерию, — удивительно спокойно сказал Мито.
Вся операция, проведенная под вражеским огнем, заняла ровно четыре минуты. Фрикет смогла наконец разжать застывшие от напряжения руки. Но — о, ужас! — из раны тут же снова забила кровь.
— Наверное, задеты боковые сосуды у малой бедренной артерии, — заметила девушка, как бы разговаривая сама с собой.
— Совершенно верно! — изумился хирург. — Мадемуазель, в анатомии вы разбираетесь.
— О, совсем чуть-чуть.
— Я так рад, деточка, что командующий армией прислал нам именно вас. Вижу, вы сумеете помочь раненым.
— Буду стараться изо всех сил. И не столько из сострадания, сколько из благодарности к японцам за их необычайное гостеприимство.
— Мадемуазель, простите меня за то, что раньше я в вас сомневался.
— Но почему же, сударь?
— Конечно, я знал о вашей храбрости, однако думал, что для вас главное — информация… что вы просто репортер… или репортерша…
— Можно и так и так… или же и то и другое, доктор, я, конечно, репортер… или репортерша, работаю на две газеты. Жить-то ведь как-то надо, а родители не столь богаты, чтобы поддерживать мою пагубную страсть к путешествиям! Дальние страны, невероятные приключения! Отправиться в путь по воле собственной фантазии, ехать куда угодно, побывать везде, видеть мир… всю Землю… Что может быть лучше!
— Вы расскажете мне о себе?
— С удовольствием, но после боя…
— Ну, конечно.
Так, беседуя, доктор и Фрикет закончили перевязку, а затем наложили шину на сломанную руку второму раненому. Бой не стихал, и они продолжали выполнять свою нелегкую миссию. Передышки были слишком короткими, ведь врачи шли вместе с наступавшей армией и подвергались не меньшей опасности, чем бойцы на передовой.
Итак, борьба не на жизнь, а на смерть возобновилась с удвоенной силой. Азиаты вообще с презрением относятся к смерти, и обе армии сражались, не пользуясь укрытиями: люди падали как подкошенные под пулями пехоты. Все же японцы, вооруженные и организованные по-европейски, имели явное преимущество. |