Однако Саша все же навестил друга.

— Извини, что не сразу пришел. Лодка на базе уже третий день. Потрепало нас сильно.

— Немцы?

— Непогода.

Конечно, мореходность у «малютки» была всего пять баллов, шторм не для нее. Да и создавалась лодка для прибрежного плавания. Главным ее достоинством было то, что она могла транспортироваться по железной дороге к любой базе. До войны это считалось преимуществом — можно было быстро и скрытно перебросить лодки с одного морского театра военных действий на другой. Прочие же военные качества, такие, как вооруженность, мореходность, малая автономность плавания и небольшая глубина погружения, остались на втором плане.

— Теперь на ремонте стоим. Командир просил передать тебе привет, ну и другие члены экипажа — тоже.

Они поговорили о здоровье Володи, потом — о флотских слухах. Саша был человеком общительным, имел на базе много приятелей и знал все сплетни, только Володю это мало интересовало.

Через три недели пребывания в госпитале Владимира выписали, предоставив две недели отпуска по болезни. Ехать ему было решительно некуда, а оставаться на базе не хотелось. Но неожиданно Володя вспомнил о продавщице Кате из Молотовска. А не махнуть ли к ней? Тем более что Саша на днях говорил о том, что в Молотовск для ремонта идет «морской охотник».

Как удалось узнать, МО туда действительно шел. Командир его сначала упирался, не хотел брать Владимира.

— Не пассажирское судно у меня.

— Я же к родным, отпуск после госпиталя дали, — слегка приврал Володя.

Командир смягчился:

— Ладно, поднимайся на корабль.

«Охотник» шел до Молотовска сутки и за это время вымотал качкой всю душу. То ли отвык Володя за три недели от качки, то ли кораблик всегда так болтало, но он спустился на пирс Молотовска зеленым от качки. А может, просто после болезни ослабел.

С трудом Володя нашел знакомую улицу и дом, постучал в дверь.

— Кто там? — раздался знакомый голос.

Володя помедлил с ответом. Вот ведь приперся нежданно-негаданно. А вдруг она не одна? Он ведь ей не законный муж — даже не любовник в полном смысле слова.

— Это я.

Катя распахнула дверь.

— Саша? — удивилась она. — Заходи.

Володя снял бушлат.

— Ты теперь в военном флоте? Помнится, ты плавал на «Софье Перовской»?

— Было. А теперь на подводной лодке, старший матрос. Ты одна?

— А кого ты ожидал увидеть?

— Извини.

— А кушать нечего, только чай.

Володя достал из тощего «сидора» две банки консервов — американской консервированной колбасы, упаковку яичного порошка, прозванного «яйцами Черчилля», и булку черного хлеба, выданных в госпитале сухим пайком. А главное — ему дали продовольственный аттестат на четырнадцать суток, на время отпуска.

— С голоду не помрем. Мне отпуск дали на две недели. Приютишь?

— Конечно, милый!

Володя ножом вскрыл банку колбасы, Катя развела водой яичный порошок, зажгла керосинку и вылила на сковороду болтушку. Получился довольно неплохой омлет. С колбасой и черным хлебом вполне съедобно и вкусно, а по полуголодным тыловым меркам — так почти царский стол. Не спеша выпили пустого, без сахара, чаю.

— Вспоминала я тебя, Саша, а тебя все нет и нет. Полгода ведь прошло.

— Я же не на курорте был, воевал.

— Понимаю. А ты вспоминал обо мне?

— Иногда. Некогда просто было, выматывались так, что до койки едва добирались. На войне не до женщин, в живых бы остаться.