Лошадь, как видно, хорошо знавшая привычки хозяина, остановилась, и Конан, подъехав к чудной парочке почти вплотную, с интересом разглядывал незнакомца.
Это был рыжеволосый круглолицый горожанин, не бедный, судя по его когда-то щегольскому зеленому плащу и мягким сапожкам с верхом из тисненой кожи. Рубаху из тонкого полотна и коричневую кожаную безрукавку сплошь покрывали бесчисленные жирные пятна и подтеки от красного вина. Добротные штаны из дорогой ткани также носили на себе немало следов разгульной жизни своего хозяина. Конану хорошо был знаком этот тип людей: сегодня в кошельке есть монеты — значит, можно выбросить все старье и приодеться не хуже всех тех, кто дерет нос на главных улицах… А потом, хлебнув винца, просыпается такой щеголь поутру в канаве и идет в харчевню пропивать остатки монет…
И эту ночь он провел, наверное, где-нибудь в стогу из рыжих всклокоченных волос во все стороны торчали соломинки, а помятое лицо не оставляло сомнений, что подружкой на душистом ложе ему служила все та же кожаная фляга…
Почувствовав наконец на себе чужой любопытный взгляд, незнакомец круто обернулся, зажав под мышкой старенькую эртру и неловко пытаясь вытащить меч, застрявший в ножнах. Его сердитые прозрачно-серые глаза встретились со смеющимися голубыми глазами Конана.
— Ну, чего уставился, проезжай, что ли! Дорога широкая, объедешь! — Ему, как видно, не очень хотелось предаваться любимому занятию на глазах незнакомого путника, но Конан не торопился вперед:
— Я, может, нарочно спешил за тобой, чтобы послушать, как ты поешь! Э-э-э, да у тебя еще и эрта в придачу, то-то я слышу — прямо небесная музыка раздается по всему лесу!
Незнакомец тряхнул лохматой головой, оставил свой меч в покое и с гордостью достал из-под мышки эрту:
— Да, моя маленькая подружка помогает мне сократить самый долгий путь! И песен я знаю столько, что мог бы не умолкая обойти всю Немедию!
— Лишь бы фляжка за спиной не пустовала, а?! — И Конан лукаво подмигнул, подтолкнув его коленом.
Лошади спокойно шли рядом, и путники, почувствовав неожиданную симпатию друг к другу, которая часто возникает у людей, едущих длинной дорогой в одну сторону, с облегчением рассмеялись. Рыжеволосый, решив, что с этим попутчиком можно не церемониться, достал флягу, ласково похлопал по двум другим, болтавшимся с другой стороны седла, и нетерпеливо приложился к горлышку. Вино с бульканьем стало перетекать из одной обширной емкости в другую, не менее обширную. Утолив жажду, он вытер губы и, глядя на Конана умиротворенным взглядом, протянул ему флягу:
— Освежись, если хочешь! И поверь — если угощает Рыжий Бёрри, то вино будешь пить превосходное! У меня всего две слабости — хорошее вино и хорошая лошадь!
Конан засмеялся, похлопав его по плечу, и показал на эрту, висевшую теперь у весельчака за спиной, наподобие лука:
— Ну, нет, у Рыжего Бёрри не две, а три слабости — вино, лошадь и хорошая песня — разве я не прав?!
— Да, незнакомец, как я мог забыть мою маленькую подружку, мою эрту с серебристым голосом утренней птицы! Слушай, я тебе сейчас сыграю! — и он, путаясь в складках плаща, стал было доставать инструмент из-за спины.
Конан, уже видевший, как он безжалостно терзает тугие струны, поспешил отвлечь внимание спутника, отхлебнув из фляги добрый глоток вина, и довольно хмыкнул:
— Ого, а винцо, винцо-то у тебя каково! Из королевских погребов, что ли?! В харчевнях ничего подобного не подают, да и в лавках я такого не пробовал!
Тут же забыв про несчастную эрту, Рыжий Бёрри круто повернулся к Конану:
— Слушай, попутчик, скажи, как тебя зовут, и дай мне флягу — я хлебну за твое здоровье! Вот уж сказал так сказал! Не в бровь, а в глаз! Именно что из королевских! Ну? давай флягу! Как тебя там?. |