– А коли и жив кто, ты чо – дохтур?

– Дык ведь это… к Ляксевне снесть, али… сам знаешь, к кому направить… Велено ж было.

– Храмовников, что ль, направлять? – продолжал недовольно бубнить здоровяк. – А «наших», как ты говоришь, так они потом с тебя и спросят, где ты прятался, покуда они с карателями бились.

– Бились, да все притомились… Вот и куды полезли, а? На автоматы голой жопой. Тьфу! Ладно бы собрали ватагу вдесятеро карателей боле, – тогда, мож, толпой-то и задавили бы, и сами живы остались. Хоть кто-то.

– И чо? – определенно начал злиться Игнатий. – Ведь говорено ужо переговорено: нехрен на карателях зло вымещать! Вот сожгли эту «галеру» – ай, молодцы! Поубивали злыдней-извергов, себя не пожалев, – ай, герои какие!.. А они об том подумали, репами своими дырявыми покумекали, што за этих карателей храмовники все их деревни пожгут, вместе со стариками и бабами, никого не жалеючи? И кто на поверку злодей, кто изверг? А герои твои и есть злыдни главные. Потому как дурни героями не делаются. – Здоровяк вдруг остыл столь же стремительно, как и завелся. – Ладно, Мироха. Идем, брательничек шитый.

– Куды это? – смешно насупил куцые белесые брови разнорукий Мирон.

– Сам же сказал: живых смотреть.

– Так ты же…

– А чо «я же»? Вот ты тож – скажешь чо, буде как и дельное, а на своем не стоишь. На тебя сел и поехал: Мироха, левей забирай; Мироха, шибче наддай; тпру, Мироха, стой, сеном заправься. А ты бы: нет, Игнатий, ты как хошь, а я раненых искать стану, жизни спасать говнюкам безголовым.

– От зачал-то опять, зачал! – замотал головой Мирон.

– А ну, тихо!.. – поднял ладонь Игнатий.

– А вот не стану тихо! – притопнул, и правда словно конь, разнорукий мутант. – Коли ты мне так…

– Сказано: т-ш-шшш!.. – прижал Игнатий к губам приятеля палец. – Стонет кто-то…

– И впрямь, – прислушавшись, выдохнул Мирон. – А ну как храмовник?

– Коли храмовник, так подмогнем упокоиться. Тока чуется мне, голосок шибко тонок. Баба, чо ль?..

Приятели стали вертеть плешивыми головами, высматривая, откуда идет голос. Вначале они рыскали взглядами возле останков «галеры» и по берегу, пока разнорукий мутант не обернулся к кустам.

– Так вроде как тут где-то стонут. Вона, гли-ка, чо там за бревна к кусту прибились?

Друзья зашли по колена в воду и побрели вдоль кустов туда, где и в самом деле виднелись будто связанные меж собой бревна. Вскоре они увидели небольшой плот с сооруженным на нем из веток шалашом. Снова раздался негромкий стон. Доносился он явно из шалаша.

– Мож, каратель спрятался, заманивает? – прошептал Мирон.

– Говорю, бабский голос… – шепнул в ответ Игнатий.

– Ну, мож у них и бабы в карателях ходят.

– Ага, как раз штоб таких, как мы с тобой, красавцев заманивать. Мы в шалаш, а она – хвать – и ссильничает. Обесчестит, и замуж никто нас с тобой не возьмет.

– Я женат уже, – обиженно буркнул разнорукий.

– Ладно, тады на себя весь грех возьму, – вздохнул коротконогий. – Коли уж братьями стали, выручать надобно.

– Трепло ты, Игнатий, – скривился Мирон. – А там человек помирает.

– Так пошто ты застыл, коль помирает? Лезь давай в шалаш.