Елизавета Абаринова-Кожухова. Поэтический побег
Вполне возможная история в семи сценах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН, поэт. (1, 2, 3, 6, 7) АРИНА РОДИОНОВНА, няня поэта. (1, 7) ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА ОСИПОВА, соседка Пушкина. (2) Ее дети: АННА НИКОЛАЕВНА ВУЛЬФ (АННЕТ) (2) АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ВУЛЬФ (1, 2, 7) ЕВПРАКСИЯ НИКОЛАЕВНА ВУЛЬФ (ЗИЗИ) (2) ЕРМОЛАЙ ФЕДОРОВИЧ КЕРН, генерал, комендант Рижской крепости. (4) АННА ПЕТРОВНА, его супруга, племянница Осиповой. (3, 4, 6) МАША, горничная Анны Петровны. (4, 6) АЛЕКСАНДР ПАВЛОВИЧ, Российский Император. (5) АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ АРАКЧЕЕВ, граф, временщик. (5) ИВАН ИВАНОВИЧ ПУЩИН, друг Пушкина, член тайного общества. (7) Место действия: Михайловское, Тригорское, Рига, Санкт-Петербург. Время действия: конец 1824 — начало 1825 года.
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Кабинет Пушкина в Михайловском. ПУШКИН ходит по комнате, грызя перо, и что-то бормочет. Подходит к печке и прикладывает к ней ладони. Внезапно кидается к столу и пишет. Бросает перо и подходит к окну. За окном — снег.
Входит АРИНА РОДИОНОВНА. ПУШКИН. Холодно мне. Зябко. АРИНА РОДИОНОВНА. Ну так шубейку накинь. ПУШКИН. Поленьев бы велела в печку подбросить, что ли. АРИНА РОДИОНОВНА. Что ты, что ты, Александр Сергеич! Ваш батюшка настрого велел дрова беречь. ПУШКИН. Что же мне, околевать по его милости? Тогда хоть винца для сугреву принеси. АРИНА РОДИОНОВНА. И так уж пьешь выше всякой возможности. Али хотите сделаться как братец ваш, Лев-то Сергеевич? ПУШКИН. А чем еще прикажешь заниматься здесь — в глуши, в изгнании?.. АРИНА РОДИОНОВНА. Нет-нет, и не проси! ПУШКИН (подходит к няне, обнимает ее). Выпьем, добрая подружка Бедной юности моей, Выпьем с горя, где же кружка? Сердцу будет веселей! АРИНА РОДИОНОВНА. И не подмазывайся, не налью. ПУШКИН. Ну и не надо. (Садится за стол, что-то пишет, зачеркивает, грызет перо, бросает. АРИНА РОДИОНОВНА, чуть помедлив, уходит). ПУШКИН. На что уходит моя жизнь? Мне скоро двадцать пять лет, а что я сделал такого, за что не было бы стыдно перед Богом и людьми? Да, написал несколько стихотворений, весьма предосудительных, и что же? Лучше бы меня сослали в Сибирь, на Соловки… Новиков провел годы в заточении, но перед тем долгими и полезными трудами на ниве Просвещения приохотил русскую публику к чтению книг. Радищев угодил в Сибирь, но он успел прокричать свою боль и боль всей России. Недаром Екатерина за его «Путешествия…» называла его бунтовщиком хуже Пугачева. Да что Радищев! Даже тишайший и смиреннейший Василий Андреевич оказался причастен к величайшим проявлениям духа — сражался в Ополчении, написал «Певца во стане русских воинов»… А что досталось моему поколению? Когда меня вместо Соловков сослали на Юг, я ведь имел возможность принести посильную пользу Отечеству, пусть даже в должности мелкого чиновника. А что вместо этого? Пренебрегал службой, бессмысленно стрелялся на дуэлях, волочился за местными барышнями. Писал глупые эпиграммы на губернатора, имел пошлый роман с его женой… (Мечтательно улыбаясь) Ах, какая женщина! Какие у нее были ножки!.. (Что-то рисует на клочке бумаги) Я помню море пред грозою — Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам. Как я хотел тогда с волнами Коснуться милых ног устами…
Незаметно входит АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ВУЛЬФ. ВУЛЬФ (заглядывая в бумагу). С наступающим, Александр Сергеевич! Чьи это такие милые ножки? ПУШКИН (чуть вздрогнув, прячет рисунок). А, это ты, Алексей Николаевич. |
