|
). - Ред.} и сотни таких стихотворений можно было бы отыскать, была бы только охота. Вместо того чтобы возиться с гейневскою "Германиею", в которой "решительно неистовствует едкая ирония", было бы гораздо удобнее перевести, например, "Мессиаду" Клопштока, или "Jocelyn" Ламартина; с ними и хлопот меньше, и "благороднейшие чувствования" остаются нетронутыми; если бы пришла охота переводить прозу, можно взять Шатобриана, Боссюэ, а еще лучше Фому Кемпийского. Тут уже наверное ни одна мефистофелевская острота не нарушит плавного парения назидательной речи. Далее г. Костомаров обвиняет Гейне в нравственной нечистоте. "Нет, - говорит он, - что хотите, а это не та чистая, спасительная любовь, которая должна пылать в сердце каждого певца любви, а любовь нечистая, пылающая пламенем чувственных наслаждений, и потому-то она везде должна носить в себе сознание своего собственного ничтожества" (стр. 103). Уличив Гейне в отсутствии чистой, спасительной любви, г. Костомаров преследует поэта на его смертном одре и не без соболезнования доносит читателю, что раб божий Гейнрих Гейне умер нераскаянным грешником. Того, кто усомнится в верности моих слов, я прошу заглянуть на стр. 103 и 104 разбираемой мною книги; мне уже надоело цитировать г. Костомарова, да, кроме того, у нас иногда встречаются в литературе такие милые выходки, которые гадко выписывать.
Напрасно г. Костомаров к имени пиетиста Генгстенберга, встречающемуся в переводе "Германии", делает следующее язвительное замечание: "Генгстенберг, по доносу которого отнята кафедра у Фейербаха". Кто так близко подходит к Генгстенбергу по воззрениям, тому следовало бы быть поосторожнее в отзывах. Кто знает? Может быть, Генгстенберг сделал донос с благою целью! Может быть, делая свой донос, Генгстенберг воображал себя таким же полезным общественным деятелем, каким воображает себя г. Костомаров, обличая нераскаянного грешника и "иронического юмориста" Гейнриха Гейне. ПРИМЕЧАНИЯ "Сборник стихотворений иностранных поэтов" "Поэты всех времен и народов" Обе рецензии впервые были опубликованы в журнале "Русское слово" (первая - 1860, кн. 12; вторая - 1862, кн. 5). В первое прижизненное издание сочинений не включались. Позднее перепечатывались в шеститомном издании Ф. Павленкова под общим заглавием: "Вольные русские переводчики". Здесь обе рецензии воспроизводятся по тексту журнала; ввиду тесной их тематической связи мы помещаем здесь первую рецензию непосредственно перед рецензией 1862 г. В рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде хранится беловой автограф первой рецензии (архив "Русского слова"). В рукописи имеются отдельные места, не вошедшие в печатный текст. {Автограф исследован Л. Э. Варустиным; им же произведено для данного издания сличение печатного текста с рукописью.} После слов: "У Берга ничего этого не видно" и перед новым предложением: "Из Андерсена можно было выбрать" (см. данн. изд., стр. 340) в автографе следовал разбор переводов стихотворения Андерсена, сделанных Бергом и Шамиссо: "(У Берга ничего этого не видно:) ледяные цветы заменены фиалками, морозный яркий день цветущею обстановкою весны, пестрый сад придуман самостоятельно. Далее, зачем мальчик, стоящий перед окном, назван счастливым? Зачем он манит цветочки-глазки в сад и откуда взялись голоски кругом? Переводчик умел при передаче совершенно изменить колорит; у него мальчик зовет девушку на свидание, и девушке желательно пойти к нему; у Шамиссо, которому мы позволим себе больше верить, нежели г. Бергу, изображена та минута, когда красота женщины только что начинает действовать на эстетическое чувство юноши. Даже в неизмененном виде стихотворение Андерсена не заслуживает особенного внимания; переводить его не стоило бы в сборнике, имеющем целью познакомить русских читателей с физиономией лучших иностранных поэтов, но по крайней мере оно не компрометирует автора; в нем виден ум, игривость и свежесть, что же касается до переделки г. |
