Владимир Соловьев. Поэзия Я. П. Полонского
I Самый вдохновенный из английских поэтов, Шелли, так говорит о начале своего творчества: Есть Существо, есть женственная Тень, Желанная в видениях печальных. На утре лет моих первоначальных Она ко мне являлась каждый день, И каждый миг среди лесных прогалин, Среди завороженных диких гор, Среди воздушных замков и развалин Она пленяла детский жадный взор. Меняясь в очертаньях несказанных, Скользя своей стопой по ткани снов. Она пришла с далеких берегов, Из областей загадочно-туманных, Красавицей нездешних островов, И в летний день, ликующий и жаркий, Когда небесный свод огнем блистал, Она прошла такой чудесно-яркой. Что я - увы! - ее не увидал. Но и невидимая в своем собственном образе, она давала себя чувствовать поэту во всем, что было от нее: В глубокой тишине уединенья, Среди благоухания цветов. Под шум ручьев, под звонкое их пенье, Сквозь гул неумолкающих лесов, Она со мною тихо говорила, И все дышало только ей одной, Река с своей серебряной волной, И сонмы туч, и дальние светила, Влюбленный воздух, теплый ветерок, И дождевой сверкающий поток, 155 И пенье летних птиц, и все, что дышит, Что чувствует, звучит, живет и слышит. В словах высоких вымыслов и снов, И в песнях и в пророчествах глубоких, В наследии умчавшихся веков, Отшедших дней и близких, и далеких, В любви к другим, в желаньи светлым быть, В сказаньях благородного ученья, Что нам велит навек себя забыть И познавать блаженный смысл мученья, Во всем она сквозила и жила, В чем правда и гармония была*. Все истинные поэты так или иначе знали и чувствовали эту "женственную Тень", но немногие так ясно говорят о ней; из наших яснее всех - Я. П. Полонский. Это тем более замечательно, что если мы возьмем совокупность его произведений (хотя бы только стихотворных), то далеко не найдем здесь той полной гармонии между вдохновением и мыслью и той твердой веры в живую действительность и превосходство _поэтической_ истины сравнительно с мертвящею рефлексией,- какими отличаются, например, Гете или Тютчев. Отзывчивый сын своего века, Полонский был впечатлителен и к тем движениям новейшей мысли, которые имели антипоэтический характер; во многих его стихотворениях преобладает рассудочная рефлексия и прозаический реализм. И однако же, никто, после Шелли, не указал с такою ясностью на сверхчеловеческий "запредельный" и вместе с тем совершенно действительный и даже как бы личный источник чистой поэзии: В дни ребячества я помню Чудный отроческий бред: Полюбил я Царь-девицу, Что на свете краше нет. На челе сияло солнце, Месяц прятался в косе, По косицам рдели звезды, Бог сиял в ее красе. И жила та Царь-девица Не доступна никому И ключами золотыми Замыкалась в терему. Только ночью выходила Шелестеть в тени берез: То ключи свои роняла, То роняла капли слез. _____________________ * Цитирую по прекрасному переводу г. К. Бальмонта (Соч. Шелли, выпуск 4, Москва, 1896). 156 Только в праздники, когда я Полусонный брел домой, Из-за рощи яркий, влажный Глаз ее следил за мной. И уж как случилось это, Наяву или во сне?! Раз она весной, в час утра, Зарумянилась в окне: Всколыхнулась занавеска, Вспыхнул роз махровых куст, И, закрыв глаза, я встретил Поцелуй душистых уст. Но едва-едва успел я Блеск лица ее поймать, Ускользая, гостья ко лбу Мне прижгла свою печать. |
