|
За свой четвертый поход, в котором в районе мыса Нордкап артогнем был потоплен мотобот, а его команда взята в плен, Малышев был награжден орденом Ленина. До лета 1942 года Щ-422 под его командованием совершила еще два боевых похода. В восьмом походе между командиром и новым его комиссаром старшим политруком Абрамом Табенкиным возникли разногласия по взглядам на тактику ведения боевых действий. Вообще-то, не только что переведенному с береговой зенитной батареи политруку было советовать, как следует выходить в атаку одному из опытнейших подводников Северного флота. В довершение ко всему именно в это время на лодке вышел из строя гирокомпас, и командир, в прошлом дивизионный штурман, взялся лично починить его, однако после ремонта прибор вообще пришел в безнадежное состояние. В результате всего этого военком дал в базу радиограмму с просьбой отозвать лодку с боевой позиции ввиду явной трусости командира. По возвращении в базу капитан-лейтенант А.К. Малышев по доносу комиссара был предан суду военного трибунала, и по его приговору вскоре, к всеобщему удивлению, приговорен к смертной казни и расстрелян. Впрочем, некоторые ветераны утверждают, что Малышев погиб еще до исполнения приговора, — в тюрьме во время налета немецкой авиации. Историки Великой Отечественной войны всегда оценивали и оценивают тактическое мастерство А.К. Малышева чрезвычайно высоко. Да и в своих мемуарах адмирал Головко писал о Малышеве только положительно. Не знаю, мучила ли после войны бывшего командующего Северным флотом совесть, что он, поверив наветам малограмотного политрука, отдал на заклание одного из своих лучших командиров…
Однако вернемся к рассказу о «Сокрушительном». Из воспоминаний П.И. Никифорова: «Через сутки или более „Валериан Куйбышев“ ошвартовался в Полярном. Для спасенных подали автобусы, которые отвезли их в госпиталь. Там братья-матросики первым делом спросили: „А водка будет?“ Начпрод ответил: „Будет!“ Вскоре появились ящики с живительной влагой и бутерброды. Образовалась очередь, и начался пир. Поскольку привезли сразу не всех и отметки о получении водки не делались, некоторые сумели получить по „сто пятьдесят“ два и даже три раза. Через некоторое время палата напоминала гудящий пивной зал… Кто-то высказал мысль: „Давайте просить у командующего флотом корабль, вместе со старым командиром будем продолжать воевать“. А раз так, то командиру нужно послать приветствие. „Кто возьмется?“ Поручили мне. Послание написали и передали для вручения Курилеху. В этот момент никто из нас не вспомнил очень важную статью Корабельного Устава о том, что командир с гибнущего корабля должен уходить последним. За то, что подготовил приветствие, меня вызвали к следователю, и я — единственный из матросов — присутствовал в качестве свидетеля на заседании военного трибунала. Оно проходило в Полярном при большом стечении офицеров. Приговор гласил: командира корабля капитана 2-го ранга Курилеха и командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Исаенко — расстрелять, старпому Рудакову и замполиту Калмыкову определить меру наказания — лишение свободы на 10 лет каждому, командира БЧ-4 Анисимова, доктора Иванова, командиров БЧ-1 Григорьева и БЧ-5 Сухарева направить в штрафной батальон на фронт. По мере выздоровления личный состав „Сокрушительного“ отправлялся из госпиталя в бараки-казармы старого Полярного на отдых и переформирование. Каждый день, после побудки, в 7 часов утра матросы выходили на улицу в надежде на улучшение погоды. Но она в течение более 10 дней после катастрофы была отвратительная, сильно штормило. На спасение оставшихся на корабле друзей надежды оставалось очень мало… Дальнейшие события подтвердили наши догадки — поиски тральщиков и подводных лодок не увенчались успехом: „Сокрушительный“ пропал без вести. До сих пор неизвестно, как он погиб… Нельзя не отметить героизм команд эсминцев-спасателей, особенно экипажа „Разумного“. |
