— А, Родион, — усмехнулся Ситмах. — Ты, я смотрю, наконец проснулся, Да, — ответил тот и притворно зевнул, — Устал вчера очень.

— Поразительно, — засмеялся Макс, — его не разбудила даже сирена…

Женщина смотрела равнодушно, а Родион натянуто улыбался.

Алекс никогда прежде не ездил верхом. Машины, поезда, самолеты — все вдруг оказалось в прошлом, засыпанное землей и пылью, и ржавчина уничтожила неутомимые тела созданных человеком машин. А к человеку, прежде всемогущему, вернулась лошадь, косматая, неторопливая, с понимающими печальными глазами.

Алекс опасался, что лошадь начнет брыкаться и сбросит его.

Но старая кляча встала и не желала никуда идти, изредка лишь переступала с ноги на ногу. Ситмах подъехал и привязал повод лошади Алекса к своему седлу. Конь под Ситмахом был красивый — высокий, длинноногий и диковатый. Когда-то он был гордостью конного завода…

Всадники ехали друг за другом. Шаг, шаг, еще шаг… Седло — удобное и мягкое, удивительно смотреть на мир с его высоты — это тебе не автомобиль.

Едущий сзади Родион то и дело догонял Алекса — конь его тяжело вздыхал и фыркал в спину мальчишке.

Опередив остальных шагов на двадцать, ехал Макс.

Хомосенсор висел у него на шее.

Низкорослый кустарник поднимался на заброшенных полях, что тянулись по обеим сторонам дороги. Порой он сменялся камышами и осокой — наступали болота. Деревья еще не успели сюда добраться.

Но скоро появятся и они. Неожиданно на дорогу выскочил заяц и понесся вперед. Ситмах сдернул с плеча ружье, но стрелять не стал — позволил косому шмыгнуть в кусты.

— Зверье процветает, — заметил Родион.

Растения пробивались сквозь трещины в асфальте, корни поднимали целые пласты. Жизнь наступала на человека. Земля наступала.

Вдали показался лес. Зеленые и желтые кроны, темные стволы.

Макс первым подъехал к опушке.

Неожиданно деревья качнулись как пьяные, и повалились друг на друга, в листве замелькали светлые пятна серого неба. Тяжкий вздох пронесся над полем, а следом испуганно закричали птицы.

— Обвал… — ахнул Гнейс и нервно дернул поводья, пытаясь повернуть лошадь.

Ситмах остановился, встала и лошадь Алекса.

Ситмах вслушивался, но не в звуки — ловил само дыхание Земли, ее дрожь, колебание почвы, что другим еще не ощущалось. Гнедой конь под ним тревожился, всхрапывал, дергал шеей и отступал назад.

Так же, шаг в шаг, отступала и лошадь Алекса.

— Локальное Поглощение, — заметил Ситмах.

Остальные молчали. Лишь Родион нехотя кивнул, соглашаясь.

— Попробуем откопать?

— Что? — переспросил Гнейс.

— Кого… — поправил Ситмах. — Макса, конечно…

— Ты что, туда полезешь? — Гнейс мотнул головой в сторону обвала и недоверчиво усмехнулся.

Ситмах не стал отвечать ему, хлестнул коня, тот рванулся, повод натянулся, и лошадь Алекса припустила рысью. Алекса подкинуло в седле раз, другой… Он никак не мог попасть в такт, ноги выскакивали из стремян, а сам он летел по воздуху, изредка соприкасаясь со своим седлом, и всегда болезненно.

Наконец, конь Ситмаха перешел на шаг, тут же образумилась и лошадь Алекса. Мальчишка полулежал на шее своего «скакуна», вцепившись в гриву двумя руками, радуясь, что вновь едет шагом, и одновременно желая, чтобы «бешеная» скачка повторилась вновь.

Тут перед людьми открылся провал. Посреди ровной блеклой зелени образовался котлован метров двадцать в диаметре и метра два глубиной. Земля осела, все перемешалось — и песок и дерн; стволы сосен криво торчали среди рыхлой почвы.